Искушение астрологией, или предсказание как искусство

Посему давайте перейдем ко второму — символическому — толкованию. Знамение снова вполне прозрачно, даже если ложно. Предсказание сделано, попытка проникнуть в будущее совершена. Символ и значение вступили в силу. Достигнув середины Скорпиона, Юпитер прогнозирует изменение в местных рыночных ценах. Местоположение планеты становится знаком. Оно обозначает намерение богов, их планы на будущее. Знак получает свой смысл от людей, которые им пользуются. Стало быть, небесные знаки, неизбежно небесные знаки, выражают желания богов, их требования, капризы и приказы. Боги делают будущее настоящим, осуществляя свою волю. За небесными деяниями кроется некоторая форма личной силы. Письма разных астрологов царям Асархаддону и Ашшурбанипалу отражают такое понимание мира: в сущности, оно осталось неизменным во всех и более поздних религиях.

И этот образ мыслей ни в коем разе не исчез. Метафоры пробуждают долгую этническую память, и тогда говорят, что тучи угрожающи, ураганы беспощадны, а океанские волны горды, буйны или зловещи. Во многих местах на земле по-прежнему верят в иные силы: волшебные горы, странные гроты, греческие острова, запретные пещеры, полные неизвестности и опасности. Океаны, вулканы, озера и леса еще сохранили свою старую мощь, с помощью которой способны пробудить благоговение перед богами, обитающими в них.

Но, какими бы знакомыми ни показались эти представления, они не предлагают постановки глубокого и сложного вопроса. Древние астрологи не могли объяснить, почему боги наделены силой превращать будущее в настоящее посредством осуществления своей злой воли. Не могли они объяснить, почему и царь способен на то же самое. Не могли объяснить и того, что в повседневной жизни они сами способны на то же.

Впрочем, не можем и мы.

Генри Роулинсон опубликовал третий том четырехтомника в 1870 году, когда ему было шестьдесят лет. Портреты того времени показывают нам человека с высоким гладким лбом и богатой шевелюрой еще не поседевших каштановых волос. Его глаза широко открыты, взгляд задумчивый и пристальный. Нос как у Буратино. Полные чувственные губы. И пухлый подбородок, вздернутый, как распустившийся тюльпан. Это лицо человека восприимчивого и доверчивого, обожающего играть на гобое. Как же обманчива внешность! На самом деле Роулинсон был любителем приключений, незадолго до того он вернулся с Востока, где провел тридцать пять лет. Роулинсон служил в армии и умел повести за собой людей. Талантливый дипломат, он ловко справлялся с коварством и вероломством, царившими при дворе персидского шаха. «Когда ситуация резко осложнялась, — рассказывал брат Роулинсона в своих мемуарах, — а отношения между британским посланником и персидским двором время от времени портились несказанно и нередко возникала угроза полного разрыва отношений, немыслимая ответственность ложилась на плечи компетентного лингвиста, чьи сообщения, без сомнения, никогда не воспринимались превратно и кто неизменно понимал точную суть и значение известий, и официальных, и полуофициальных, приходивших в британскую резиденцию от окружения персидского правителя» [26]. В этих ремарках угадывается мир интриг, подозрительности, обманчивой любезности и коррупции.

Разумеется, Роулинсон был не только блестящим дипломатом, но и величайшим ученым, с головой погрузившимся в исследование Ближнего Востока. Вместе с Жюлем Оппертом и Эдвардом Хинксом, людьми, по праву ставшими гордостью своего времени, он, по сути, заложил основы истории Ближнего Востока, основы, без которых современная историческая наука немыслима. Роулинсон был прежде всего одной из тех фигур XIX столетия, интеллект которых помог викторианской Англии завоевать огромную часть мира, а характер — придать империи уверенность в том, что она имеет на это полное право. «Не упускай и малейшей возможности стать полезным, — написал он сам себе. — Хватайся за все и не уступай ни дюйма» [27].

Чувствуя приближение старости, что вряд ли настраивает на романтический лад, генерал-майор Кресвик Роулинсон, дипломат, военный и ученый, женился в 1862 году и после обязательной поездки по столицам Европы вернулся в Лондон, в Британский музей, к своим исследованиям. Он был человеком высоких устремлений. Общался с великими современниками: Гладстоном, Дизраэли, Палмерстоном. Его все уважали. Таким он и остался в истории: твердым, хладнокровным, обладающим чувством собственного достоинства и уверенностью в своих силах.