Искушение астрологией, или предсказание как искусство

Космологические рассуждения идут дальше. Они предлагают безмерно сложную методику диагностирования. Живший и работавший в начале XII века лекарь, известный под именем Вильгельм Марсельский, сочинил трактат De Urina non Visa («О невидимой моче») [131]. Такое название способно вызвать любопытство и у современных читателей. Моча пациента имеет колоссальное значение, утверждает автор, но случается, что врачу приходится ставить диагноз на расстоянии, когда моча больного ему недоступна, поскольку больной находится в другом городе или, возможно, не желает мочиться по команде. Хороший врач, несмотря на это, должен уметь определить качество отсутствующей мочи, составив таблицу пациента. В таких таблицах можно увидеть предтечу современных диагностических устройств, вроде электронного и ядерного магнитно-резонансного томографов.

То, что врачам необходимо прибегать к помощи астрологических таблиц, чтобы выдать заключение, также свидетельствует об ограниченности их умений. Медицина — это искусство помогать. Но она еще и упражнение для ума, поскольку призвана точно предсказывать течение болезни. А как иначе может врач изобрести средство от недуга, если не путем анализа его естественного хода? Но идеальное проникновение в будущее возможно, утверждает Вильгельм, только когда внимание врача ограничено небесными телами, где следствия вытекают из причин непрерывно и закономерно, где прошлое, настоящее и будущее одинаково доступны астрологу. Причины, обеспечивающие движение звезд, без сомнения, влияют на благополучие людей. Они, в сущности, и есть наивысшие причины, хотя бы потому, что Земля покоится в центре Вселенной, где сходятся все силовые линии космоса.

Но те же небесные причины могут вызвать совсем другие следствия на Земле. Практические предсказания в медицине, как и в любой другой науке о человеке, замечает Вильгельм, не могут быть абсолютно точными, ибо жизненные ситуации и непредвиденные обстоятельства бывают столь различны и случайны, что способны разрушить любую схему пророчеств.

Такая теория помогает, конечно, оправдывать недостатки науки, объясняя ее ошибки заранее. Вильгельм, вынуждены сказать мы, просто сделал возможным проверить свои воззрения опытом. Если астрологическое предсказание подтверждается, отлично, если нет, тоже неплохо. Этот принцип слишком хорош, чтобы быть истинным. Но прежде чем обрушить обвинения на голову Вильгельма, стоит вспомнить, как часто современные медики оправдываются, приводя те же доводы, перед родственниками умерших пациентов, говоря, что вот ведь ничто не предвещало смерть, все анализы были хорошими…

Чума была страшной, поистине ужасающей. Как же неумолимо убивала она людей! В обществе, склонном искать знаки в обычных событиях жизни — вьющаяся роза означала блаженство воплощения, а ее шипы напоминали о Распятии, — всякое заболевание, как правило, несло в себе символический смысл. Но смысл чумы не содержал никакой символичности. Она наказывала праведников и нечестивцев, молодых и старых, а временами почему-то щадила негодяев и мизантропов. Она наказывала людей, безжалостно истребляя их. Выжившие — чудом — хоронили умерших.

В Historia de Morbo («История болезни») [132] итальянский адвокат Габриэль де Муссис оставил отчет о чуме, болезни, пробуждавшей в людях невероятный, всепоглощающий страх. В начале книги автор говорит, что это заболевание — изначально наказание Божье. Справедливый Господь советовал человечеству раскаяться. «Недуг был послан, (и) трепещущее копье Всевышнего было нацелено на все и вся, и поразило оно весь род человеческий жестокими ранами». Чума беспощадно убивала в душах людских чувство сострадания. «Когда в доме один сляжет от болезни, — пишет он, — никто к нему не подходит. Даже близкие друзья держатся на расстоянии, утирая слезы. Врачи отказываются приходить, (и) даже священник, поддавшись панике, проводит таинства со страхом и трепетом». С той же беспощадностью разбила чума и узы между мужьями и женами, родителями и детьми. «И в предсмертной агонии жалобно звали больные друзей и соседей». Но все без толку. Их крики заставляли соседей «держаться подальше (и) запирать дома умерших».

«Я сокрушен, — признается де Муссис, — и не могу продолжать».