Искушение

Богдан открывает дверь, совсем не ожидая меня увидеть. Хмурится, подобно Марине, удивленно бросает взгляд на чемодан, а я готова провалиться сквозь землю.

– Впустишь?

Он кивает, немного отходя в сторону. Протискиваюсь между ним и стеной, таща за собой чемодан. Мы поворачиваемся друг к другу одновременно. И мне становится страшно. От его взгляда. В нем мириады чувств. Ежусь, ступая назад. Облизываю губы и до безумия хочу его обнять. Такого родного. Пальцы покалывает от этого сумасшедшего желания. И я уже готова сорваться вниз. К нему. Но он останавливает. Слишком жестко, с присущим ему безразличием и смехом.

– Чего пришла? Выздоровела?

– Мне уйти?

Защищаюсь. Ударом на удар. А потом валюсь в болезненный нокаут. Он лишает воздуха, заставляя задыхаться. Двигать губами как рыба, выброшенная на берег. Мне дурно. Хочется убежать, разрыдаться, но я натягиваю улыбку, сжимая руки в кулаки. Опять эта дрянь. Она мне сразу не понравилась. Маленькая су*ка, вечно прикидывающаяся овечкой.

– Я не вовремя?

Усмехаюсь, переводя взгляд то на нее, то на Богдана. Он не реагирует. А вот Танюша явно растеряна.

– Я уже ухожу, – бормочет, накидывая ветровку.

– Вот спасибо. Удружила, – сквозь зубы. – Какая же ты сволочь, Шелест, – губы начинают подрагивать.

Я не верю, этого не может быть, но где-то на задворках сознания всплывают воспоминания. Дворец спорта, наше столкновение, его рука, сжимающая ее, то, как он ее защищал…

Хватаю свой чемодан, хочу уйти отсюда. Тянусь к ручке двери, но он преграждает пути к отступлению. С болью вцепляется в мои плечи, а мне хочется орать. Хочется, чтобы отпустил, и настолько же хочется быть с ним. Ощущения накатывают волной, и я захлебываюсь в них, тону.

– Не трогай меня, сволочь, гад, – колочу по его груди, слезы текут по щекам, но мне все равно, – я… как, как ты мог? – оседаю в его руках, не в состоянии больше вымолвить и слова.

– Тише-тише, ты не так поняла…

– Что я не так поняла? Время – ночь, а она здесь. С тобой! – кричу из последних сил, не веря ни одному слову.

Не верю, но до ужаса в глазах хочу, чтобы он убеждал. Доказал обратное. Я просто не переживу этого. Не переживу, если это все правда.

– Успокойся, – трясет меня, как куклу, – прекрати истерику, – орет так, что закладывает уши. Я невольно сжимаюсь. – Ничего у меня с ней нет и быть не может, слышишь? – уже тише.

Смотрю на него и не верю. Что-то щелкнуло, переменилось. Меня трясет от собственных слез. Еще немного, и я просто потеряю сознание, перед глазами плывут черные пятна, но я пытаюсь вырваться, все еще пытаюсь вырваться…

Крах наступает после, когда он прижимает меня к стене, лишая возможности двигаться.

– Не трогай, ненавижу тебя, не трогай, – кричу рыдая, но он не слышит.

Сжимает мою грудь до едкой боли. Всхлипываю, прикрывая глаза. Ненавижу его, но в то же время безумно желаю. Каждое его прикосновение пробуждает мое тело. Заставляет откликнуться на эти зверские ласки.

– Ты хочешь, я знаю, – шепчет, словно псих. Это пугает и заводит одновременно.

– Нет, не хочу, – дергаюсь, – пусти, пусти меня, после нее, ни за что.

– Прекрати нести чушь, молчи! Молчи…

Кровь приливает к лицу, и я чувствую, как краснею. Богдан сильнее прижимает меня к себе, бесцеремонно задирая подол платья. Меня лихорадит от его прикосновений. Желания. Я чувствую жар между ног, чувствую выступающую влагу. До боли закусываю губу, когда его наглые пальцы скользят под промокшую ткань.

– Врешь, – как удар под дых, – врешь. Хочешь. Ты мокрая, вся мокрая, для меня, – его пальцы творят что-то невероятное, заставляя издать стон, – только моя. Никто не нужен, никто кроме тебя.

Богдан продолжает эту пытку, его слова действуют как катализатор. Я готова сделать все, что он скажет. Поверить во все что угодно. Я больше не злюсь. Я верю ему. Верю и безумно хочу.

– Я весь этот год только о тебе…

***

– Умка…

Делаю шаг в сторону, и он позволяет. Разжимает захват. Ждет моей реакции. А у меня нет слов. Ничего нет. Смотрю на него, а потом оседаю, медленно сползая по стене. Шелест опускается рядом, упирается спиной в стену, широко расставив ноги, колени подпирают локти, а ладонь обхватывает голову.

О чем он думает? Хочется заглянуть в его глаза, но я не шевелюсь.

Аккуратно кладу голову ему на плечо, смотря перед собой. Глаза все еще затянуты пеленой слез и удовольствия. Мне больно от всего происходящего, душа болит. Хочется выть от бессилия и обиды. Обиды на него, на отца… на все происходящее.

Наверное, раньше я бы сошла с ума от всего, что только что здесь произошло. Возненавидела бы его. Раньше. Сейчас я сижу в коридоре, не моргая смотрю в противоположную стену и сильнее прижимаюсь к его теплому телу.

Его реакция меня не задела. Впрочем, как и этот жесткий выпад. Если бы я начала вопить о том, как он мог, то соврала бы самой себе. Потому что он мог. Он мог, и мне понравилось. Снесло все рамки, границы. Только этот липкий, слегка жгущий нутро отголосок не дает растворить небольшое разочарование в моменте.