Искушение

– Я тебе уже сказал, что это должен был быть просто маленький укус. Не моя вина, что у человековолков такой дурной нрав. – Он приподнимает одну идеально очерченную бровь. – Но должен сказать, что ты девушка с характером. Ты правда думаешь, что Джексон может справиться с тобой?

– Не твое дело, с чем Джексон может справиться, а с чем нет.

– Стало быть, твой ответ – твердое «нет»? – На этот раз он улыбается хитрой улыбкой, которая должна бы быть мерзкой, но почему-то только делает его и без того идеальное лицо еще более идеальным. – Ого-о, ты считаешь, что у меня идеальное лицо? – Он поворачивается так, чтобы мне был виден его профиль с высоченной скулой и чеканной линией подбородка. – Какая из моих черт нравится тебе больше всего?

– Ты не должен был этого слышать.

– Я в твоей голове, Грейс. Я слышу все.

– Но я же вижу тебя вон там, и ты шевелишь губами. – До меня вдруг доходят его слова. – Все?

Он поднимает один палец.

– Во-первых, меня можешь видеть только ты одна. Твое сознание делает меня зримым. А во-вторых… – Его улыбка делается еще более хитрой. – Все.

Я опускаю голову, чтобы он не смог увидеть краску смущения на моих щеках. – Не знаю, что можно на это сказать.

– Не переживай. – Хадсон подмигивает мне. – Я привык к тому, что рядом со мной девушки теряют дар речи.

Я тяжело вздыхаю.

– Я и не переживала. – Ты действительно собираешься это продолжать?

– Продолжать что? – Он приклеивает к лицу выражение притворной невинности.

– Комментировать мои мысли, хотя я с тобой и не говорю. – Я опять испускаю тяжелый вздох.

Он ухмыляется.

– Считай, что так я тебя мотивирую.

– Мотивируешь на что? – вопрошаю я.

– Ну, не знаю. – Он делает вид, будто рассматривает свои ногти. – Может, на доставание меня из твоей головы?

– Поверь, для этого мне не нужна дополнительная мотивация. Ведь чем скорее ты уберешься, тем скорее я смогу увериться, что мне больше никогда не придется тебя видеть.

Я готовлюсь к его следующему саркастическому замечанию, полагая, что это будет нечто исключительное, но текут секунды, а он так ничего и не говорит. Вместо этого он достает из воздуха мяч и начинает подбрасывать его и ловить по кругу.

Один раз, другой, еще и еще. Сначала я радуюсь тому, что он молчит, но чем дольше длится это молчание, тем сильнее я нервничаю. Потому что хуже, чем знать все, что думает Хадсон, может быть только одно – не знать ничего. Очень может быть, что он сейчас прикидывает, как убить меня, точно как я прикидываю, каким образом убить его.

Однако, в конце концов, он все же переключает свое внимание с мяча обратно на меня.

– Так оно и есть, – невозмутимо говорит он. – Как я и говорил, у тебя стервозный характер.

И опять подбрасывает мяч.

– Лучше уж быть стервозной, чем говнистой.

– Говнистыми бывают все, Грейс. – Говоря это, он смотрит мне прямо в глаза, и его слова впервые кажутся мне искренними. Как и он сам. – Вопрос заключается только в том, достаточно ли они честны, чтобы позволить тебе увидеть их говнистость. И если нет, то именно таких людей и надо опасаться.

– Интересно, почему это похоже на острастку? – спрашиваю я.

– Потому что ты больше не какой-то там слабый, жалкий человек. Ты горгулья, а когда речь идет о том, как прочие относятся к горгульям – к знакомству с горгульей, к обладанию ею – все становятся не тем, чем кажутся.

– В том числе и ты? – осведомляюсь я, чувствуя, как мороз пробегает по коже.

– Разумеется. – Тон у него скучающий и раздраженный. – Но не только я, другие тоже.

Я не знаю, что на это можно ответить, не знаю, пудрит ли он мне мозги или в его словах есть крупица правды. Но прежде чем я прихожу к какому-то выводу, он отступает назад и скрывается в сумраке.

Вот один такой, – шепчет он где-то в глубине моего сознания.

– Что ты хочешь этим сказать? – так же тихо спрашиваю я.

Он качает головой и больше ничего не говорит.