Искушение

Храм был небольшой, невысокий и старый, закопченный, хорошо пахло чем-то ветхим, или вечным. Катя ощутила тихую знакомую радость и покой, прошла, приглядываясь к иконам, некоторые лики были едва различимы, ей почему-то такие нравились больше всего. Она всматривалась, крестилась тонкими пальцами. Купила свечки, поставила по привычке за здравие Георгия, Ирины, Федора, младенца Андрея и бабушки. Встала лицом к Богородице и зашевелила губами. Она шептала и шептала, почти не понимая, только чувствуя молитву:

– … погружаюсь в море грехов моих. Всеблагая и Милосердная Владычица, не презри меня, отчаянную и во грехах погибающую; помилуй мя, кающуюся во злых делах моих, и обрати на путь правый заблудшую окаянную душу мою. Ты, Мати Божия, сохрани и соблюди меня под кровом Твоим, ныне и присно и во веки веков. Аминь. – И застыла, думая о своем.

Что я делаю не так, Господи? Как мне быть? Не встречаться с ним? Андрей невольно возник в воображении, она почувствовала стыд, все мешалось в голове. Надо, чтобы кто-то понял, кто-то честный, кто может все это понять. Катя вглядывалась в любящий лик Богоматери, склоненный к маленькому сыну. Ты знаешь, что Его ждет, – прошептала, – Он тоже знает, и не боится. Вы зачем сюда пришли? – и слезы неудержимо потекли из глаз. – Почему я не могу любить его как есть? Просто любить и все! Он хочет делать так, пусть делает, он же не хочет никому зла, он столько сделал мне хорошего! У нас с ним нет другого выхода, мы любим друг друга! Мы только так можем быть вместе! Катя подняла глаза на икону, чувствуя, что ей неудобно и стыдно все это говорить, как будто она врет сейчас. И тут же ей казалось сумасшедше и совершенно ясно, что Богородица понимает ее и прощает. Катя стискивала кулачки и замирала бессильно и растерянно, не веря, что так может быть.

Сзади загремели ключами, Катя вздрогнула, обернулась, это был священник, молодой и пухлый, лет сорока, он зашел с улицы вместе с какой-то женщиной, отпер бак, на котором было написано «Святая вода», поднял крышку и они стали наливать воду. Батюшка лил из ведра в гулкую пустоту бака, сам что-то негромко говорил, женщина смеялась мелким смехом и подавала другое ведро. Из-под подрясника священника торчали желтые ботинки на толстой рифленой подошве с налипшим на них грязным снегом. Он закончил, громко поставил ведро на пол, повернулся и посмотрел на Катю. Просто, буднично посмотрел, как смотрят люди в метро, пустыми, мелкими глазами, потом глянул под ноги на лужу, опять сказал что-то женщине, та рассмеялась, заперла замочек на воде, и они ушли, погромыхивая ведрами.

Если бы он сейчас подошел ко мне и просто спросил… что у тебя случилось? – подумала Катя. И она представила, что стоит перед ним на исповеди и рассказывает. О грехе прелюбодейства. С женатым мужчиной. Она проговорила это мысленно и не поверила, что это она про себя говорила. Она покраснела, обернулась: где только что был батюшка, старушка терла шваброй пол.

Катя вышла из храма, перекрестилась на выходе, отошла в сторону и постояла еще в задумчивости. Ей не хотелось исповедоваться перед этим батюшкой. Не из-за стыда, но из-за чего-то еще, из-за желтых ботинок, ей казалось, что ему не до нее и он ее никогда не поймет.

Возвращаясь, в троллейбусе увидела, что звонил Андрей. Как раз когда она стояла в храме.

– Ты как, отходишь? Не мерзнешь после Италии? Что трубку не брала?

– Я в церкви была.

– О! Чего это вдруг? Грехи замаливаешь? Мои не прихватишь, у меня много! – Андрей улыбался, он был в хорошем настроении. – Ну ладно, шучу-шучу, прости!

– Я молилась за нас… я еще помолюсь. А ты что делаешь?

– С ребятами в бане, мы по пятницам ходим. Сто лет уже не был.

Катя помолчала.

– Я ничего не знаю про твоих друзей. Ты не рассказывал никогда.

– Познакомлю, Кать… Я завтра утром улечу дня на три-четыре, по делам, ты скучать тут не будешь?

– А куда? – спросила Катя и ясно услышала заливистый женский смех в трубке.

– Кать, мне сказать несложно, но давай ты не будешь меня о работе пытать. Это не интересно! Ладно?! Давай, не горюй, тут у нас пьянство небольшое, я тебе попозже позвоню. Ты мне список чтения начала писать?

Андрей был весел, он снова жил своей жизнью, Катя это почувствовала. Женский смех не шел из головы – все тело будто током пронзило.

Дома была Настя. Лежала, не переодевшись, на кровати. Молча подняла руку.

– Привет, Насть! – обрадовалась Катя.

– Здорово! Давно приехала?

– Вчера вечером.

– Прибарахлилась нехило! – Настя кивнула в сторону шкафа.

Катя зашла в спальню, увидела распахнутый шкаф и большую Настину сумку, стоявшую возле.

– Ой, прости, я думала…

– Да ладно, не парься! У меня там все нестиранное, неохота ничего. У тебя-то как дела? – Она хотела что-то еще добавить, но промолчала.

Катя перевешивала вещи на свою половину. Что не лезло, сворачивала и совала на полки. Настя села на кровати по-татарски.