Михаил вышел во двор, огороженный от улицы высоким дощатым забором, и открыл сарай, где в неровные штабеля были уложены чурбаны. Поплевав на ладони, принялся колоть дрова.
Когда сумерки сгустились до черноты, отложил топор в сторону. Нарубленных дров Марусе хватит на месяц. Грядущее похолодание они будут переживать в тепле и уюте. А там, если с ним ничего не случится, он нарубит еще.
Набрав большую охапку дров, затопал в квартиру. Маруся уже пришла — в крошечном окошке горел свет. Стараясь не обронить поленья, неровной горкой возвышавшиеся в руках, поднялся по скрипучей лестнице.
Маруся приоткрыла дверь, впустив в коридор поток света, неровным квадратом упавшим на площадку. Какое же это счастье видеть рядом любимую женщину! Так и смотрел бы на нее, не отрываясь.
— А я все думаю, кто же там в такой мороз дрова во дворе колет? Вот что значит, в доме мужчина!
Михаил прошел в коридор и, свалив в угол заготовленные дрова, притянул Марусю к себе — податливую, мягкую, отзывчивую на ласку и доброе слово.
— Пока вас не было, решил нарубить дрова, — будто бы оправдываясь, произнес он.
— Ты сегодня пришел раньше, — произнесла Маруся, прижавшись к Михаилу.
— Знаешь, я даже не представлял, что такое может быть.
— О чем ты?
— О нас… О том, что я очень счастлив. Что у меня есть любимая женщина и сын.
— Он очень на тебя похож, — улыбнулась Маруся.
— Зато у него твои глаза. Такие же сияющие.
— Я очень боюсь, что все это может закончиться. Что ты когда-нибудь уйдешь и больше никогда не вернешься.
— Тебе нечего опасаться, мы всегда будем вместе… с нашими детьми.
Вдруг на душу тяжелой плитой легла тоска, такая, что и не разогнуться. Михаил натянуто улыбнулся, надеясь, что Маруся не заметит перемены в его настроении.
Заложив в печь дрова, воткнул между щепами бумагу и запалил. Огонь мгновенно вспыхнул, подъедая разложенные ветки, и с треском устремился в глубину. Огонь всегда его успокаивал, было в нем что-то завораживающее. Каменная тоска вдруг треснула от сильного жара, а потом рассыпалась на мелкие камешки. Задышалось легче и ровнее. Теперь можно было спокойно смотреть на счастливую Марусю и внушить ей, что завтрашний день будет куда лучше нынешнего.
Утром в Управление пришел пакет за подписью «всесоюзного старосты» Калинина. Нетерпеливо оторвав край конверта, Лев Федорович вытащил письмо и прочитал коротенькое письмо: «…
Немного подумав, майор Волостнов принялся составлять новое письмо.
Вопрос о переводе майора Гемприх-Петергофа был решен. Вопреки ожиданию, его должны были направить на Восточный фронт на должность начальника штаба полка. Впрочем, начальство еще может передумать, если удастся продолжить операцию «Барин».
Раскрыв блокнот, майор принялся за составление шифровки.
Последние две недели Михаила Аверьянова не покидало ощущение скорой разлуки. Осознавал, что от прежней жизни останутся лишь воспоминания. Все, что с ним происходило теперь, будет напоминать прекрасный яркий сон, которому не суждено более повториться.
Вчера вечером Артем потянулся к нему, а когда он взял его на руки, крепко держал его за шею, словно тоже предчувствовал расставание. Расчувствовавшись, Михаил прижимал к груди сына, понимая, что такого сладкого мгновения может не повториться. А как хотелось, чтобы таких радостных дней в его жизни было как можно больше!
Старший тоже не отходил от Михаила ни на шаг. Вдвоем им было чем заняться: играли в солдатиков, в прятки, а когда игрушек не доставало, он просто вырезал их из поленьев. Получалось хорошо, и дети искренне радовались подаркам, а много ли им еще нужно?