Искупление Гренгуара (СИ)

Ты, может быть, спросишь, почему я не убила его или себя? Не знаю. Все свалилось так внезапно. Как снежный ком. Смерть брата оглушила меня. Все ощущалось будто в тумане, будто в страшном сне. Казалось, я вот-вот проснусь, и все закончится. Но, увы, эта проклятая комната и есть моя реальность. Два месяца прошло с тех пор. А кажется вечность. Целая вечность страшной жизни, горькой, как женская трава из запасов моего отца. Мама однажды доверила мне эту мрачную тайну.

“Я очень надеюсь, что ты никогда не прибегнешь к этому средству, —шепотом сказала она. — Однако никто не знает, что ждет за ближайшим поворотом. А жизнь так часто беспощадна к женщинам. Особенно таким прелестным, как ты, моя девочка”.

И вот я оказалась в аду. Зато на особом положении. У меня бывают немногие избранные посетители. Из тех, кто получает наслаждение, покупая чистоту и скромность за деньги. Пока еще я гожусь на эту роль, — Мари засмеялась, но из глаз ее полились слезы.

— Ну все, все, моя девочка. Не надо больше, — Гренгуар обеими руками крепко-крепко прижал к себе Мари. Будто желая оградить ее от окружающего ужаса. — Я все понял. Тише, тише, моя хорошая. Мы обязательно что-нибудь придумаем. Ты будешь свободна.

— Пьер, милый, — испуганно забормотала девушка, — не нужно. Ничего не нужно. Они страшные люди. Ни перед чем не остановятся. Я пережила слишком много потерь. Если потеряю еще и тебя… Обещай, что не станешь ничего предпринимать. Обещай.

— Да, конечно, я обещаю, — рассеянно кивал головой поэт, погруженный в свои мысли. Сейчас он мог пообещать ей Луну с неба. Только бы успокоить. В его душу входило что-то новое, незнакомое. Впервые в жизни мысли были заняты не только собственной персоной. Впервые он впустил в свое сердце чужую боль, чужое страдание. И это заставило позабыть собственные невзгоды. Может быть, это и есть любовь? Пьер не знал. Ему ясно было только одно: перед ним родная душа. Ей он поведал свою боль в первую встречу. И она разделила ее, без ненужных расспросов и упреков. Теперь его очередь помочь ей. Вырвать из этого паучьего угла, в котором она мечется, будто пойманная бабочка. И для начала он должен найти того паука, что запутал беззащитную девушку в своей страшной паутине.

И Гренгуар побежал искать Традиво сразу же после того, как расстался с Мари. У него не было плана действий. За эти несколько дней слишком многое изменилось. И впервые поэт позволил эмоциям преобладать над доводами рассудка. В кармане лежал нож, который Гренгуар недавно выиграл в кости у какого-то бродяги. Правда, он совершенно не умел им пользоваться. Однако в своем богатом поэтическом воображении, Пьер уже скрутил мерзавца, и, приставив нож к его горлу, требовал освободить девушку. Глупо и нелепо, как в дешевом романе. Эмоции – плохой советчик.

Весь кипя негодованием, Гренгуар заскочил на крыльцо дома Традиво и забарабанил в дверь. Стучать пришлось долго. Наконец, в проеме показалась массивная мужская фигура.

— Ну! Чего надо? — детина, по-видимому, охранник, сверлил недобрым взглядом нежеланного визитера.

— Я хочу видеть хозяина, — как можно более уверенным тоном заявил Гренгуар.

— А еще чего ты хочешь? — усмехнулся охранник. — Хозяина нет дома.

— Хорошо, я подожду. — Пьер уселся на крыльцо. — Время у меня есть. — И тут же почувствовал, как две здоровенные ручищи схватили его за шиворот и буквально вдавили в стену дома. А кожу горла едва не прокололо острие ножа.

— Хозяина нет дома, ты понял? — прохрипел детина.

— Понял, — выдавил из себя поэт, косясь на нож.

— Еще раз увижу здесь, считай ты покойник. Это тоже понял?

— Понял, — как заведенный повторил Гренгуар.

— А это, чтобы лучше запомнил, — последовал удар в самый низ живота. У Пьера потемнело в глазах от боли, и он мешком рухнул на мостовую. Третий удар пришелся куда-то под ребра.

— Совсем обнаглели, нищеброды, — проворчал охранник, удаляясь в дом.

Несколько минут Гренгуар только ловил ртом воздух, пытаясь привести в норму дыхание. С этой задачей он кое-как справился. Потом с трудом поднялся на четвереньки. Его шатало даже на четырех точках опоры. Наконец, поэту удалось принять вертикальное положение. Держась одной рукой за стену дома, а другой за ушибленный бок, Пьер медленно захромал прочь. В голове звенело, все тело ныло, однако чувство юмора вскоре взяло верх.

“Поздравляю вас, мсье, — саркастически обратился к себе поэт. — Вы сотворили первую в жизни глупость. И какую! Не описать словами. В рыцаря захотелось поиграть. Защитника угнетенных. Поборника справедливости. А самоотверженность и бескорыстие в этой жизни качества совершенно бесполезные. Так сказала Мари. И она была права. Я не герой. Ни на что я не способен. Так может бросить все и жить, как жил?”