Искупление через грех

Самые разные психологические мотивы проявляли себя в саббатианской доктрине святости греха, которая у одних ограничивалась сферой отдельных действий, а у других распространялась, в силу своей внутренней логики, на все практические заповеди Торы и, в особенности, на ее запреты. Уже и сам Саббатай Цви установил для своих последователей кощунственную бенедикцию «Благословен Ты, Господь, Бог наш, Царь вселенной, разрешающий запретное» [42]. Это антигалахическое благословение стало постоянным и обязательным у духовных вождей дёнме, обратившихся в ислам саббатианцев в Салониках. Попутно отметим, что удовлетворение от такого, к примеру, деяния, как употребление в пищу почечного жира, состоит не в связанном с этим кулинарном удовольствии, а в символическом отказе от табу и демонстративном нарушении запрета. Данное обстоятельство роднит мотивацию саббатианцев с некоторыми идеями маркиза де-Сада.

Но аргументы, на которых зиждилась эта доктрина, отчасти противоречили друг другу. Согласно одному утверждению, в новом высшем мире вообще нет греха, и поэтому там всё дозволено и всё свято. Согласно другому, напротив: ценность мира Бриá, включающего все старое устроение жизни, должна быть попрана нами, дабы тем самым мы сняли с себя законы этого мира и достигли истинной свободы. И даже более того: один утверждает, что нужно освободить все искры святости, остающиеся в клиппе, дабы лишить ее источников жизненности, а другой призывает наполнить и переполнить святостью клиппу, дабы та лопнула, не выдержав света. Короче говоря, психологический фон, порождающий «преступление во имя Неба» и «заповедь, совершаемую через грех», был весьма разнообразен, но конечный результат был всегда одинаков: освящение греха, через частую апелляцию к библейскому стиху, говорящему о Боге, «пребывающем с ними в их нечистоте» (Левит 16:16).

Нет смысла отрицать сильнейшее действие сексуального начала в этом взрыве антиномизма. Примитивный разврат, к которому, несмотря на долгое воспитание народа Торой, всё еще могла устремиться душа еврея, и откровенно перверсивное действие грубых соблазнов плоти находили себе идеологическое оправдание в этой доктрине, и мы знаем, почему раввины, отлучая саббатианцев в XVIII веке, объявляли всех их детей незаконнорожденными (мамзерим). Мы знаем также, почему потомки саббатианцев прилагали столько усилий к тому, чтобы скрыть свое происхождение и искоренить всякую память о деяниях своих отцов. З. Рубашов справедливо отмечает, что «исторически всякая религиозная секта была обвиняема в ритуальном разврате и сексуальной распущенности той господствующей церковью, против которой были направлены ее полемические стрелы». Верно и то, что в каких-то случаях эти инвективы больше говорят об испорченности самих обвинителей, чем о нравах проклинаемой ими секты. Конкретно по поводу франкистов Рубашов говорит, что обвинения раввинов в их адрес «неизбежно были преувеличены», но и он признает, что собственный праксис франкистов «в самом деле давал обильную пищу для возмущения и гнева».

Соглашаясь с тем, что обвинение сектантов в разврате является в истории религий делом обычным и не всегда обоснованным, мы все же отметим, что в случае с радикальными саббатианцами обвинители ничего не преувеличили. Сказанное в «примечании переводчика» к книге А. Краусхара соответствует истине: то, что многим казалось ранее вымыслом и плодом ополчившегося на франкистов религиозного фанатизма, предстает теперь, в свете новых данных, сводом доказанных утверждений, которые ни на йоту не искажают картину подлинных нравов этой саббатианской секты. Мы имеем здесь дело не со слухами и не с чужой клеветой, а с достоверными признаниями непосредственных участников оргий и с попытками теоретического обоснования разнузданной сексуальной практики в дошедших до нас фрагментах саббатианских трудов.

При этом некоторые сюрпризы были преподнесены исследователям совсем недавно. Например, у турецких саббатианцев из секты дёнме в течение долгого времени (вплоть до нашего поколения!) практиковался 22 адара «праздник овцы», природа которого была неизвестна, пока молодые люди из этой секты не сообщили о нем некоторых интересных деталей. Оказалось, что в этот праздник совершается оргиастический обряд, именуемый «гашение огней». Данный обряд, очевидным образом связанный с древним языческим культом «великой матери», сохранившимся кое-где в глубинах Малой Азии под покровом ислама, был завезен саббатианцами в Салоники из Измира. И нет никакого сомнения в том, что саббатианцы восприняли в данном случае языческое наследие, вошедшее в положительный резонанс с их собственным мистериальным учением о тиккун’е, совершаемом через обмен женами. А то, что такое учение имелось у радикальных саббатианцев, сегодня вполне доказано (см. Abraham Galante, Nouveaux Documents sur Sabbatai Sevi, Стамбул, 1935, стр. 50-53. ).