Искупление через грех

Надежды и доктрины этих последних саббатианцев оказались во многом созвучны новому духу времени. Еще оставаясь «верующими» - и именно в силу своей «веры» - они вплотную приблизились к идеям Просвещения. А затем, когда огонь веры угас, они стали обычными сторонниками Хаскалы, деятелями религиозной реформы в иудаизме, секулярными интеллектуалами или же просто индифферентными скептиками. Равнодушие этих людей к практическим заповедям Торы и ко многим религиозным обычаям имело, как было показано здесь, глубокие корни; даже умеренные саббатианцы считали, что выполнение заповедей имело реальный смысл только в Эрец-Исраэль, «а в изгнании нет наказания [за их нарушение], хотя награда за [исполнение] заповедей осталась прежней». Эта убийственная для традиционного иудаизма доктрина открывала дорогу в любую сторону и, в частности, делала очень простым путь к полной ассимиляции. Например, такой человек, как Йонас Веле, бывший духовным лидером и наставником пражских саббатианцев после 1790 года, рассматривал в одном и том же контексте Саббатая Цви и Моше Мендельсона [72].

Нам естественно согласиться с его оппонентом, писавшим о нем, что он «взял учение философа Канта и облачил его в одеяния Зогара и лурианской каббалы». Этот тезис звучит уже в полемическом памфлете о пражских франкистах, именуемом Сихá бейн шнат Такáс у-вейн шнат Такса (Прага, 1800). Имя Йонаса Веле не упоминается там прямо, но дается намеком: Эвиль ха-нави! Иш ха-иввéлет («Глуп пророк! Человек глупости» - по созвучию иввéлет и Веле). Саббатианцы думали использовать язык Просвещения в своих целях - и это видно уже из посланий, пересказанных Петером Беером, и из комментариев к «Эйн Яаков», - но тем временем дух Просвещения проник в их собственный мир.

Даже и в тех саббатианских кругах, которые не разделяли настроение пражской группы и не испытывали симпатий к «берлинцам», сохраняя приверженность собственной вере, путь к Просвещению был очень легок. Нет ничего удивительного в том, что Просниц (Простеев), бывший главным центром распространения Хаскалы в Моравии, одновременно был центром саббатианства в этой земле. Вожди Хаскалы в Берлине, разумеется, не были саббатианцами. Они не испытали на себе влияния мистики и, тем более, еретической мистики. Но в лице моравских саббатианцев они нашли преданных воинов для своей битвы с ортодоксальным иудаизмом.

Мир раввинистического иудаизма разрушился здесь изнутри, без всякой критики со стороны Хаскалы, и разрушился до основания. Сердца этих людей были открыты любой реформе, любому новому духу, сулящему исцеление их недугам. И когда мессианские «грезы» утратили свою власть над ними, их положительная энергия обратилась к Хаскале и ассимиляции – тем двум силам, которые совершали, без парадоксов и без религии, именно то, к чему эти буйные люди, члены «проклятой секты», стремились в своей борьбе, одержимые сумрачной, противоречивой верой.