Нельзя сказать, что данное представление характерно для иудаизма вообще и оно, тем более, никогда не имело у евреев силы догмата. Многие еврейские авторитеты решительно оспаривали эту точку зрения в прошлом. Но она, тем не менее, представлена в некоторых мидрашах. И поскольку спор этот не касался предметов конкретных и актуальных, он остался в иудаизме неразрешенным. Даже те, кто грезил о «новой Торе», не занимались обсуждением вопроса о том, каким образом и в каком объеме мессия отменит заповеди Синайского Откровения. Однако теперь проникнутая марранским духом доктрина саббатианцев обнаружила в этих идеях колоссальный потенциал и адаптировала их к своим нуждам.
Теория необходимого вероотступничества мессии никоим образом не вытекала из классической литературы иудаизма. Она родилась из наложения конкретного факта – обращения Саббатая Цви – на новое религиозное самоощущение многих его последователей. Однако теперь, когда саббатианцы обратились к древним источникам в поиске обоснований для этой своей теории, у них родился совершенно новый религиозный язык. Он родился из отдельных библейских стихов, взятых полностью или частично и перетолкованных соответствующим образом. Из
Пренебрежительное отношение многих наших историков к этому идейному поиску не отражает глубокого понимания произошедшей здесь метаморфозы. А ведь мы обнаруживаем у саббатианцев оригинальную еврейскую терминологию, очень далекую от прямого влияния христианства, но выражающую всё тот же парадокс в жизни мессии и в деле Освобождения, на котором сформировалась когда-то христианская мысль. И нельзя не признать: в этом новом учении саббатианцев и в созданном ими языке заключалась огромная притягательная сила, затронувшая какие-то тайные струны в мироощущении иудея.
Это редкое зрелище диалектического взрыва в глубинных пластах устоявшейся религиозной терминологии. Грец и другие историки находили в текстологическом поиске саббатианцев и в их доктрине вообще только одно: отчаянную попытку оправдать отступничество и связанный с ним нравственно-психологический крах. Но знание главного побудительного мотива, в силу которого сформировалась эта доктрина саббатианцев, лишило наших историков способности верно понять ее глубину и силу. Никто не станет спорить с тем, что она родилась как ответ на чрезвычайно болезненный для «верующих» факт отступничества Саббатая Цви. Но она и намного больше, чем просто попытка оправдания. Обсуждаемая доктрина не оказалась бы столь притягательной, если бы она не обращалась - причем именно в силу заложенных в ней парадоксов - к сильнейшему еврейскому чувству призвания, посланничества, наделенности миссией. К тому самому чувству, которое обрело максимальное теоретическое выражение в лурианской каббале, когда та возложила на каждого еврея ответственность за исправление мира и преодоление космической катастрофы через «подъятие искр» божественной святости из бездны нечистоты и
53-я глава Исайи сыграла и здесь немалую роль. Мыслилось, что не только мессия, cын Йосефов [25], будет «изранен преступлениями нашими», то есть убит иноверцами, но также и мессии, cыну Давидову, предначертано поругание. Из-за того, что евреи оставляли Тору, «будет он в принуждении и не сможет выполнять заповеди Торы». При этом слово