Искупление

– А я брезгливый, – говорю, – чужое горло в свой рот взять не могу.

Вдруг от тоски по Леле во мне какая-то веселая злобность проснулась. Ведь самоубийцы тоже разные бывают: одни веселятся перед концом, другие плачут. А конец вскоре наступил. Суд ушел на совещание. Через три-четыре минуты вышли и объявили приговор: Семенов – десять лет усиленного режима в северных лагерях, Чубинец – семь лет легкого режима в местном лагере. Однако, когда отправляли эшелон в лагерь дальнего северного поселения, почему-то вместе с Семеновым вызвали и меня. Ехали до места назначения две недели в общем вагоне с уголовниками. Правда, после суда нам разрешили свидание с близкими. Слепую сестру к Леониду Павловичу привела соседская девочка. Сестра была старше Леонида Павловича на двенадцать лет и когда узнала, какой у него срок, то очень плакала и сказала:

– Я тебя больше не увижу.

Свидание длилось три минуты, и, кто знает, может, она его действительно видела в тот момент вполне ясно маленьким красивым хлопчиком, а себя видела невестой, которой была еще до слепоты. Ко мне на свидание приехала из села тетка Степка. У Степки тоже было горе: ее окруженца арестовали. Военный доктор дал в госпитале заключение, что с той осколочной раной, какая была у окруженца, вполне можно было пройти тридцать километров, расстояние, на которое от места ранения окруженца в то время отступили советские войска. Мое свидание длилось дольше, чем у Леонида Павловича, может, потому, что приговор мне был мягче и за семь-восемь минут тетка Степка успела сообщить и хорошую весть: от Миколы Чубинца, ее мужа, получено письмо с фронта и теперь, раз уж окруженца не вернешь, надо ждать Миколу. Тетка Степка в нашей семье была самая практичная, недаром еще до коллективизации она уехала на комсомольскую стройку. Я со Степкой из заключения переписывался, а потом вдруг застопорило. То ли мои письма перестали доходить, то ли она не отвечала.

О заключении своем долго говорить не буду. Я знаю, сейчас об этом модно говорить и писать, но тема мне кажется надоедливой, скучной, как разговоры в больнице. Там с утра до вечера только о болезнях главным образом. Эгоистичные разговоры. К тому ж я подписку дал – не разглашать. Скажу лишь, выживал тот, кто сильней и здоровей или подлей, а если совсем повезет, то удачливей. Я выжил, потому что мне, помните, еще до войны не цыганка, а сербиянка гадала и нагадала неудачу в период более спокойный и удачу в период бедственный.

12