Искупление

Они вышли в холл, поднялись по мраморной лестнице на второй этаж и направились к той, что вела на третий. Эта лестница и находилась в самом плачевном состоянии – без перил, дерево кое-где угрожающе потрескалось, некоторые ступеньки отсутствовали, а остальные выглядели так, что подниматься по ним не было никакого желания. Однако девочка без всяких колебаний подошла к лестнице и бесстрашно поставила ногу на нижнюю ступень.

– Погоди! – забеспокоился Стас. – Куда это ты собралась? Лестница может обвалиться.

– Конечно, может! – Таня отвечала так спокойно, точно в этом не было ничего особенного. – Однажды уже обвалилась, видишь, ступенек нет. Тут главное – наступать не на середину, а ближе к стене, тогда все будет в порядке. Идем, не бойся. Поверь, то, что я хочу тебе показать, действительно стоит того.

Несмотря на ее уговоры Стас все-таки медлил. Мало ему раненого плеча, не хватало еще и навернуться с лестницы и переломать оставшиеся конечности… Однако девочка уже шагала вверх и тянула его за собой, приговаривая: «Пошли, не трусь!» И он в конце концов сдался, все-таки двинулся за ней. Лестница угрожающе скрипела и шаталась при каждом шаге, Стасу было настолько не по себе, что так и подмывало закрыть глаза. Но Таня уверенно лезла вверх, и ему не оставалось ничего иного, кроме как следовать ее примеру.

Наконец рискованный подъем закончился и они оказались на третьем этаже. Профессиональный «строительский» глаз Стаса тотчас отметил, что потолки тут несколько ниже, чем внизу.

– Это что, чердак? – поинтересовался он.

– Скорее мезонин, – отвечала девочка, к месту и без ошибки употребив слово, скорее всего, даже незнакомое большинству ее сверстников. – Чердак еще выше, с него на крышу можно вылезти. А нам туда.

Стас повернулся в ту сторону, сделал шаг вперед и испуганно отшатнулся – справа в полу, заваленном разнокалиберными кусками осыпавшейся лепнины, зияла огромная дыра. Насквозь, до второго этажа. Точнее, даже до первого, потому что прямо под ними находился холл перед входом в особняк.

– Слушай, тут же пол может провалиться! – заволновался Стас.

– Не провалится! – беспечно заверила его девочка. – Я здесь сколько раз ходила…

– Да, но ты легкая, – пробормотал Стас, опасливо глядя на дыру.

Все же он перевел взгляд туда, куда направлялась Таня, к противоположной от дыры стене, и увидел старинный рояль. Без сомнений, когда-то это был дорогой и поистине роскошный инструмент, об этом говорило все – сдержанное благородство очертаний, выверенность пропорций, остатки инкрустаций разноцветными кусочками дерева на округлых боках, чудом сохранившаяся ножка для педалей в форме изящно изогнутой лиры. Однако нынешнее состояние рояля было под стать всему, что его окружало – он был грязен, верхняя крышка отсутствовала, инкрустированные бока покорежены.

– Правда, красивый? – благоговейно спросила Таня. – Жаль только, что он почти на четверть немой.

– В каком смысле? – не понял Стас.

– Не все клавиши звучат, – с грустью в голосе пояснила девочка. – Вернее, неисправные тоже звучат, но как! Если попробовать играть на нижних нотах, то просто с ума сойдешь. Такая какофония получается, такие отвратительные звуки, будто какие-то железки грохочут. Хоть уши затыкай! До чего же жаль такой замечательный инструмент! Но я уже наловчилась играть только на работающих клавишах. Хочешь послушать?

– А ты играть-то умеешь? – улыбнулся Стас.

Вместо ответа Таня подошла к роялю, стащила свои грязные рваные перчатки, с которыми почти не расставалась, и коснулась клавиш.

Первые же такты поразили Стаса чистотой и наполненностью звучания. Он знал толк в музыке, любил и понимал ее. Этому с первых лет жизни учила его мама, сама прекрасная пианистка. С маминой подачи Стас с удовольствием ходил в музыкальную школу, окончил ее с отличием, и хотя великого музыканта из него не вышло (впрочем, он и не претендовал на эту роль), но привязанность сохранилась на всю жизнь. В кругу друзей Станислав Шаповалов слыл завзятым меломаном и крупнейшим экспертом в вопросах музыки. За свою жизнь Стас собрал обширную коллекцию записей самых различных направлений, и не было для него лучшего отдыха, чем включить музыкальный центр, приглушить в комнате свет и, закрыв глаза, наслаждаться той или иной мелодией. Во время пребывания здесь, в особняке, он от нечего делать постоянно развлекал себя тем, что «прослушивал» про себя любимую музыку, пытаясь воспроизвести ее по памяти.