Исключительно твой

— Закинь, — улыбаюсь я, разогревая все-таки успевший остыть ужин в микроволновке. Мне нравится, действительно нравится за ним ухаживать. Это вообще не задевает моих чувств. Думаю, если бы я умела готовить, то и это было бы мне в радость. Может, когда дело доходит до распределения домашних обязанностей и всяких околофеминистических тем, важным становится то, как мужчина принимает заботу. Вот вроде что такого? По факту я всего лишь обслужила Марата. А нет… Рядом с ним оно по другому чувствуется. И так хорошо от этого, так кайфово, что словами не передать. Хочется угождать ему снова и снова, чтобы еще раз увидеть одобрение в его глазах.

— Кажется, телефон звонит. — Прислушиваюсь. — Не у тебя?

Марат сводит брови и выходит из комнаты. В отдалении слышу:

— Привет, мам. Какой ужин? А… Заехать, да, обещал. Прости, что не предупредил о том, что планы изменились. Да-да, работы много. Как отец? Как Лала? Не надо ему ничего говорить. Я знал, во что вписываюсь. Да, я кушаю… Нет, не в сухомятку. Ну, мам… Я тебя тоже люблю. Конечно. Да, я помню про ужин. Хм… План рассадки пусть остается таким, как мы обсуждали. Извини, я сейчас не могу это обсуждать. Передай привет Лале… Я тоже тебя люблю.

Ну, какой же… Люблю, говорит. Маме…

Качаю головой. Я даже представить не могу, чтобы Коваленко сказал своей маме что-то подобное. Или кто-то другой из знакомых мне мужиков. Не потому, что они не любят своих родителей. Просто, по их мнению, это не круто. А Марат настолько самодостаточен, что ему на чужое мнение глубоко плевать. Он может говорить все, что угодно. Не скрывая своих теплых чувств. И не опасаясь, что кто-то там усомнится в его несомненной мужественности. Наверняка у него прекрасные родители. У других такой мужчина просто не мог получиться… Я зажмуриваюсь и уношусь в своих мечтах куда-то совсем уж далеко. К своей самой заветной детской мечте — иметь маму и папу. Ведь если меня примут в семью Марата… Наверняка большую семью, с братьями, сестрами, тетушками и дядюшками… Торможу себя, потому что думать об этом еще очень рано. Но мечтательная улыбка никак не хочет сходить с лица.

— Ты почему такая счастливая? — спрашивает Марат, возвращаясь.

— Просто. Все так хорошо…

— Угу.

— Что-то случилось? — тонко улавливаю в его голосе некоторую озабоченность. Он садится. Поднимает на меня взгляд, как будто бы сомневаясь.

— Нет. Это так… Домашние дела. Иди сюда. — Послушно подхожу ближе. Марат утыкается лицом мне в живот. — Я твой, ты же знаешь?

— Знаю. Исключительно мой, — припоминаю его слова. Ерошу волосы, сажусь на стул рядом. И подперев щеку, с любовью наблюдаю за тем, как он ест.

— Сегодня я у тебя останусь. Завтра у меня миллион дел. И еще прием у родителей.

Меня охватывает волнение. Что, если Марат пригласит меня в качестве своей пары? Как лучше себя подать? Что сделать? Может, выучить пару слов на азербайджанском или…

— Приеду, скорей всего, поздно, так что ты мне ключи дай, пока помню.

Так… Значит, приглашения не будет. Нет-нет, это понятно. Мы всего несколько дней друг друга знаем. Конечно, еще очень рано представлять меня родне. Так даже лучше, меньше стресса.

— Какие ключи?

— От квартиры, конечно. Вдруг я заявлюсь совсем поздно? Не станешь же ты меня ждать?

Стану. Ой, стану… Господи. Как же быстро я растворилась в нем! И смешно, и страшно. Каждый раз приходится себя одергивать. Ведь весь мой прошлый паршивый опыт отношений с мужчиной кричит о том, что с этим племенем так нельзя. Но с другой стороны, Марат ведь не Коваленко. Вот в кого я вляпалась, как в коровью лепешку. Ведь он так искусно мною манипулировал. Вешал лапшу на уши… Довольно долгое время я не догадывалась даже, что у него есть семья: жена, дети. Хотела потом расстаться, гнала его, а он постоянно возвращался, а он все время мне врал, что уйдет, что он меня одну любит. В общем, все по классике, ничего нового и оригинального. Почему я верила? Почему так рада была обманываться? Не потому что была слепой дурой, нет, а потому что детдомовке вроде меня эта любовь была действительно нужна как воздух. У меня была от него страшная эмоциональная зависимость. Иногда казалось, умру, если он не вернется. Дни, которые Коваленко проводил с семьей, я сама проводила в каком-то жутком анабиозе. А потом я забеременела… Долго готовилась к тому, как ему все расскажу. Мечтала, дурочка, что он обрадуется. И выберет, наконец, меня. Как обещал. Но все пошло не по плану. Совсем… Разговор закончился диким скандалом. Коваленко наговорил мне кучу гадостей, решив, что я залетела специально. Велел мне сделать аборт. Ну а я, конечно же, послала его на три буквы. И тогда он меня впервые ударил. Ну, это он так говорил… «Ударил». Когда пришел извиняться. Врачи же и полиция использовали со-о-овсем другие формулировки.

Рука нервно дергается. Опускается на живот. Идиотский жест! Идиотский хотя бы потому, что у меня не было времени, чтобы привыкнуть вот так себя касаться. Срок был совсем маленьким. Но вот же глупость! Стоит вспомнить прошлое — и рука тут как тут.

— Думаешь, ты беременна?