Искажение. Шестая глава (МАКАМ XII. Любовь во время зимы)

Мужчины, подъехавшие к Преображенскому кладбищу в большом чёрном внедорожнике, были полны решимости вернуть проклятое существо во мрак, из которого оно вылезло. Мужчин было четверо: разного возраста, цвета кожи и сложения, походящих друг на друга лишь удобной чёрной одеждой – короткие куртки, под которыми легко прятать оружие, широкие штаны, точно подогнанные ботинки, – и аурой опасности. Не зла, а именно опасности, чётко говорящей о том, что четверо – воины. У самого длинного когда-то была порвана шея, не ножом – когтями, и потому его звали Рваным. Коротышке сломали нос, вдавили в лицо мощным ударом, но убить не смогли. Третий, по кличке Классик, «щеголял» скрюченным ухом, а левая щека четвёртого – главаря – была сильно обожжена. В Москве его знали под псевдонимом Сапёр.

– Ты уверен, что Ольгин здесь? – негромко спросил сидящий за рулём Классик.

– А где ему быть? – хмыкнул Сапёр. – Ночь ведь…

– И дождь накрапывает, – добавил Коротышка. – В такую погоду твари любят погулять.

– Ольгин редко уходит с кладбища, – закончил Сапёр, не особенно довольный вмешательством Коротышки. – Он здесь сторож.

– Смешно, – вставил своё слово Рваный.

– Скорее, логично, – не согласился Классик. – Мрак к мраку, смерть к смерти.

– Это мы ему обеспечим.

– Ольгин каждую ночь сидит у могилы девочки, за которую мстил, – буркнул Сапёр. – Она была чистой душой и не хотела, чтобы он стал зверем. Но парень не смог пересилить себя, принял Первородный грех, чтобы отомстить за смерть любимой, и теперь пытается вымолить прощение.

– Откуда ты знаешь? – удивился Рваный.

– Я обязательно изучаю тех, кого предстоит убить, – ответил командир. – Поэтому до сих пор жив.

– Ольгин всё равно монстр, – сухо сказал Классик. – Он – двойник, рождённый в Великое Полнолуние на крови человека. В нём есть только Тьма, и он должен сдохнуть.

– Сдохнет, – спокойно пообещал Коротышка, доставая из кобуры пистолет.

На котором отчётливо виднелась гравировка «MORTEM MONSTRUM».

* * *

– Днём я ездил в Александровский сад. Накатили воспоминания о том, как мы гуляли и я рассказывал тебе историю Кремля и каждой его башни… Помнишь? Наверное, помнишь, ведь тебе нравились мои рассказы, как ты могла их забыть… А нравились они потому, что я изо всех сил старался сделать их интересными. Ты даже не представляешь, сколько книг мне пришлось прочитать… – Мужчина вздохнул. – Мы садились на лавочку напротив башни или стояли, если не находили свободного места, и я принимался за очередную историю… Поверь, это не был простой пересказ того, что я прочитал днём – я создавал новые истории, привносил в них нечто своё… – Ольгин помолчал. – В саду сейчас много туристов, не протолкнуться, но всё равно хорошо. Башни на месте, строго смотрят сверху вниз, и среди суеты сада кто-то – я в этом уверен – рассказывает истории тому, кого любит. И я пожелал, чтобы у них всё сложилось лучше, чем у нас. Я пожелал им счастья…

В темноте холодного кладбища Ольгин казался несокрушимой глыбой, массивным надгробием, зачем-то поставленным рядом с могилой пятнадцатилетней девочки. Высокий, больше двух метров ростом, феноменально сильный, он даже сидя на лавочке казался скалой, а уж когда вставал, и вовсе превращался в немыслимого гиганта. В одежде он предпочитал чёрное – короткий плащ, футболка, джинсы и тяжёлые ботинки, на пальцах – чёрные перстни, а на его лицо навсегда легла мрачная печать Великого Полнолуния. И с тех пор как Ольгин взялся сторожить кладбище, хулиганы обходили это место стороной.