Искажение. Шестая глава (МАКАМ XII. Любовь во время зимы)

– Не всё, – вздохнула она. – Высыпалось однажды, а получилось – навсегда. И я не могу собрать жизнь обратно.

– Рассыпанную жизнь невозможно собрать, её нужно строить заново. Шаг за шагом, кирпичик за кирпичиком, а главное – из другого материала.

– Мне нравится тот материал, который у меня был.

– Ты любила, сестра, – догадался Кирилл. – Крепко любила.

– Какая разница? – грубовато отозвалась женщина.

– Разница в том, что я ничего о тебе не знаю, сестра-полуночница, а ты вряд ли позвонила, чтобы соврать. Здесь только ты, я, ночь… и миллионы слушателей, но для них и для меня ты – всего лишь голос в темноте. Тебе не перед кем держать лицо, сестра-полуночница, а лживый разговор не имеет смысла – ты лишь потратишь моё время и не позволишь поговорить с тем, кому действительно нужно что-то сказать. Или крикнуть. Или спросить совета. Если ты не готова открыться, то положи трубку, подумай, вздохни глубоко…

– Я любила! – перебила Кирилла женщина. – Теперь я понимаю, что любила так, как никогда в жизни. И я была счастлива. А потом… Потом я обрела всё на свете, Амон, действительно, всё, поверь, включая власть, но потеряла любовь. – Она выдержала короткую паузу. – Как думаешь, Амон, любовь стоит всего на свете?

– Ты мне скажи, – тихо ответил Кирилл. – Ты знаешь правильный ответ.

– Если я знаю ответ, то зачем звоню?

– Потому, что боишься его произнести, сестра-полуночница, не вслух – себе. Ты боишься сказать себе то, что давно знаешь, и потому хочешь, чтобы ответил я.

– А ты не ответишь?

– Я никогда не отвечаю, сестра – только советую, и только тем, кто растерян и не знает, чего хочет.

– Я не знаю!

– Ты снова лжёшь, – размеренно произнёс Кирилл. – Точнее, пытаешься солгать. И пытаешься сказать себе, что слаба, хотя давным-давно забыла, что такое слабость.

– Мир несправедлив!

– К тебе?

– Ко всем!

– И что же делать, сестра? Как поступить с миром, который несправедлив?

Несколько секунд в эфире царила полная тишина, затем женщина едва слышно ответила:

– Есть отражение, в котором я счастлива… и я хочу его отыскать.

– Отражение?

– Счастье… – Она судорожно вздохнула. – Я потеряла счастье, рассыпала вместе с жизнью и любовью, и теперь перебираю отражения, пытаясь отыскать то, в котором до сих пор живёт моё счастье. Такое отражение есть, обязательно есть… Я отыщу его и верну.

– Отражения наполняют мир, а не подменяют его.

– Это – подменит, – твёрдо возразила женщина.

– Что в этом случае станет с миром? – вдруг спросил Кирилл.

– Мир станет чуточку справедливее.

И она отключила связь.

Несколько секунд Амон молчал, слушая короткие гудки, а затем негромко сказал:

– Я не знаю, что произошло у нашей сестры, но догадываюсь, что очень страшное. Я не могу её судить и не стану оскорблять жалостью. Скажу лишь, что тот, кто гонится за тенью, обязательно позабудет дорогу на свет. И я… я хочу поставить для нашей сестры замечательную песню.

Послышался щелчок, и ночную тишину эфира наполнили грустные слова:

Лети, моя душа,
Лети, мой тяжкий рок,
Под облаками блакитными,
Под облаками зенитками в небо,
Под облаками блакитными,
Под облаками зенитками в небо[2]…

* * *

Небо нависало бетонной ватой – мрачной и несъедобной. Её разложили над Кремлём так густо, словно хотели упаковать хрупкие башни перед переездом, но передумали, или отвлеклись, или переезд отменили, а башни так и оставили – наполовину закутанными в вату облаков, сквозь которую едва проступали яркие звёзды.

Серая панорама казалась нарисованной на широком окне, но Авадонне старая крепость нравилась в любых декорациях, и нынешняя картинка радовала его так же, как любая другая.

– Согласитесь, красиво, – улыбнулся карлик, решив, что они с посетителем достаточно полюбовались на затуманенный Кремль.

– Полагаю, вы специально не меняете этот небольшой офис на что-нибудь более напыщенное, чтобы не лишать себя удовольствия, – улыбнулся в ответ Кросс. – Замечательный вид.

– Вам нравится?

– Безусловно.

– Я провожу в кабинете изрядную часть жизни, Иннокентий, и тщательно продумывал каждую деталь, в том числе – вид из окна. Чтобы не пришлось переезжать.

– Не любите переезды?

– Я несколько консервативен, – улыбнулся Авадонна. – Дом принадлежит мне больше ста лет, земля под ним – ещё дольше, и я не вижу необходимости что-то менять… Чаю?

– Кофе, – ответил толстяк, поняв, что начинается деловой разговор.

– Сейчас принесут, – карлик распорядился, затем жестом указал гостю кресло, расположился напротив и свёл перед собой пальцы: – Вы слышали об убийстве дьяка-меченосца Лаврича?

– Об убийстве Сердцееда? – мягко уточнил Иннокентий.

– И о нём тоже, – кивнул Авадонна. Но не улыбнулся, показав, что шутки закончились.

– Это одно из тех немногих московских событий, которое заинтересовало всё Отражение, – сказал Кросс, откровенно намекнув на провинциальность здешних мест.

Но карлик пропустил шпильку мимо ушей.

– Лаврича убил тёмный, – протянул он, принимая у секретаря чашку с кофе.