Искажение

Можно говорить, что жизнь тяжела и уже лишена всякого смысла. Можно жаловаться на войну и решения командования. Но настоящий ад начинается тогда, когда ты лишен защиты перед злом, которую может тебе дать только другой человек. Ты должен это понять, Маркус. Ибо если ты перестанешь в это верить, я тоже лишусь веры. Я лишусь сил, чтобы ответить на вопрос: какого черта все это надо?!»

«Именно так, Неми, – смутно думаю я. – Если бы я знал или хотя бы догадывался, какого черта мы вообще живем, мне было бы намного легче.

Как же мне не хочется тебя подвести…»

Пятница, 8 июля, 02.55

Сон никак не приходит, но заснуть в конце концов нужно, чтобы иметь хотя бы шанс на контакт с Эстер. Я мог бы выпросить у капитана Заубер снотворное, но после него та шлюха уж точно не пожелает со мной общаться.

Я тупо смотрю на низ матраса, на котором спит Петер. Тело мое напряжено до предела – стоит пошевелиться, и кожа, мышцы, кости треснут за секунду. Мне ничего не остается, кроме как потеть и вращать глазами, а в голове проносятся десятки мыслей – о родителях, о сыне, о растраченном впустую прошлом и о будущем, которого нет. Я думаю о капрале Хейнце и капрале Дрейфусе. Что бы случилось, если бы партизаны распяли его на кресте у нас на глазах?

Наверняка мы перебили бы их всех, не обращая внимания на потери, и осквернили бы их трупы. Но смогли бы мы вновь пережить те ярость и отчаяние, которые охватили нас на базе Эрде? Стали бы ломать стулья, как тогда, во время просмотра фильма о казни? Чья смерть страшнее всего и больше всего требует отмщения?

Мы подобны мяснику-вегетарианцу. Шлюхе, которая влюбляется в каждого клиента. Поэту, который питает отвращение к словам и декламирует молчание.

Мы столь же лишены смысла, как соломенная подстилка перед входом в хлев.

Мысли отнюдь не веселые. Скорее они похожи на ту черную воду, которая переливается в голове, когда очень хочешь заснуть или воспринимаешь сон как обязанность и именно потому понимаешь, что для подобных радостей уже слишком поздно – ты будешь бодрствовать до рассвета.

Наша смена на посту у ворот заканчивается в десять. Глаза чертовски зудят и закрываются сами, когда из-за возвышенности появляются три фигуры. Я выхожу на дорогу и смотрю в бинокль: те о чем-то долго разговаривают, размахивая руками, а потом двое садятся в тени пригорка, третий же направляется дальше, в сторону Дисторсии.

Водяная Блоха и Гаус сжимают приклады пулеметов по обе стороны поста, а я киваю Пуричу, чтобы тот поднял задницу и встал рядом со мной у первого заграждения.

– Это Хавар Салтик, – говорит Даниэль, когда мужчина подходит на расстояние в двадцать метров. – Староста из Кумиша.

– Точно?

– Соттер показывал мне фото, которые он сделал во время патруля. У этого типа характерный шрам на щеке и лбу. И видна разорванная бровь.

– Нам нельзя идти к нему вдвоем. Как думаешь, сумеешь с ним поговорить?

– Если он говорит по-ремаркски – наверняка.

Мы приказываем ему остановиться перед бетонной крестовиной. Пурич подходит к нашему гостю, чтобы его обыскать. Они о чем-то разговаривают, энергично жестикулируя. Выясняется, что староста селения пришел просить нас освободить жителя Кумиша, одного из водителей, схваченных в окрестностях Отортена.

Я докладываю об этом лейтенанту Остину, который сегодня исполняет обязанности дежурного офицера. Через несколько минут появляются лейтенант Мерстрем и жилистый Фрэнки, старый «спец», чем-то похожий на чудовище Франкенштейна. У меня возникает мысль, что Салтик при его виде обделается в штаны, но тот отважно держится, пока спецназовец надевает ему на голову черный мешок, похожий на чехол для мотоциклетного шлема, хотя наверняка не столь просвечивающий. Никто из гражданских не вправе видеть, что находится за стенами базы.

В воротах появляется Усиль со своими солдатами. С тех пор как Олаф Инка угодил в медсанчасть, его смена укомплектована не полностью и четверо солдат вынуждены выполнять задачи всего отделения – один пойдет в кабину «Кавказа», двое к пулеметам, а командир займет позицию в одном из гнезд.

– Что это за черномазый? – спрашивает Усиль, зевая во весь рот.

Я коротко рассказываю, кто этот жилистый армай и о чем он нас только что попросил. Поскольку парни из четвертого отделения появились раньше, я могу пойти следом за Мерстремом в здание командования. По дороге встречаю Бенеша.

Он таращится на меня, словно бык, с холодной яростью на физиономии. Возможно, он сплюнул бы под ноги или сделал еще какую-нибудь глупость, если бы между нами не встал Гаус, глядя на этого скота сверху. Раздается злобное сопение.

– У тебя что, астма, уебок сраный? – шепчет Гаус.

– Успокойся, Вим. – Я трогаю его за плечо. – Не трогай говно на службе.

– Это я угондошил твою кошатину, мой сладенький, – так же шепотом отвечает Бенеш. – Ломом по хребтине – и пиздец.

Я чувствую, как Гаус внезапно застывает, словно в эпилептическом припадке, и напрягается как струна. Лишь в последнюю долю секунды я успеваю оттащить его в сторону.

– Он все врет, Вим. Не поддавайся на провокацию.