— При чем здесь Филиппины?
— Я так и знал, что ты до сих пор себя гложешь, хоть и не за что, — захохотал Мкртчян.
— Ты похож… похож… на Пана. Только без свирели, — устало сказал Беккер. Он уже приходил в себя.
— Ну, ты тоже постарел, — отмахнулся Мкртчян. — Так ты не понял, почему я напомнил о Филиппинах? Мы все слушали твой разговор. Ты совсем не прав. Ты «е изменился. Почему ты не изменился? Это, понимаешь, нехорошая черта — никому не верить. Ты никому не веришь. Ты даже себе не веришь, я это еще тогда понял…
— Мозг, ты меня слышишь? — шепотом спросил Беккер. — Пусть они уйдут. Все.
— Хорошо… — после паузы согласился Мозг, и помещение опустело.
Беккер облегченно вздохнул и тут же услышал вопрос:
— Беккер, ты не возражаешь, если при нашем разговоре будет присутствовать профессор?
— Да ради бога! — откликнулся Беккер. — Но почему именно профессор?
— Потому, что профессор — это немного то, что ты думаешь обо всех фантомах. Профессор — это немного я. Трудно сказать, насколько он — он, и насколько — я.
— Ты знаешь, меня уже нет необходимости убеждать, — устало сказал Беккер. — Я уже полностью поверил тебе. Ты не мог бы такое придумать и разыграть… Так что, давай зови сюда профессора…
— Спасибо, Беккер, — сказал возникший перед ним Стабульский. — Я, с твоего позволения, сяду.
Он сел на тотчас же появившийся, тоже призрачный стул.
— Ты, должно быть, понимаешь, это вовсе не было самоцелью — убедить тебя в том, что фантомы не марионетки, не куклы в наших руках.
— Наших? — поднял брови Беккер.
— Ну да, наших. Мозг ведь сказал тебе, что мы с ним — одно. Так уж получилось.
— Вот что, — решительно сказал Беккер. — Давайте сделаем так: вы мне расскажите все по порядку. С самого начала. А то у меня в голове какая-то каша: что-то я знаю, о чем-то догадываюсь, что-то предполагаю…
— Я же говорил, что он ничего наверняка не знает… — вмешался Мозг.
— Интересно, — тут же отреагировал Беккер. — Вы между собой спорите, а как же тогда ваше уверение, что вы оба есть одно?
— Ну, не совсем одно. Представь, что ты раздвоился, тебя стало два. Вы оба — Беккеры, но это не мешало бы вам обмениваться мнениями, беседовать, спорить… Однако ты прав — начнем сначала!
Глава 12
Мозговую ткань еще никто не пытался выращивать. Вернее, попытки были, но настолько неудачные, что во всех анналах было записано, что это бесполезно. Когда Шарль Микаэль Стабульский нащупал наконец решение, он не поверил себе — настолько все оказалось просто. После нескольких контрольных опытов он решил поставить сразу большой эксперимент — выращивать не просто ткань, а целиком мозг. Отдаленные перспективы он еще не продумал: может быть, трансплантация, может — запись информации, снятой с живого мозга… Возможности открывались такие, что глаза разбегались. Шарль боялся даже фантазировать. Решение всех вопросов практического использования своего открытия он оставил на потом, когда закончится эксперимент и можно будет с полной определенностью сказать, насколько оправдались его предположения.
Спутник СЛ-2806 ему удалось получить сравнительно быстро. Одна из лабораторий Института физики пространства перешла к «горячим» экспериментам, и ее было решено перевести от греха подальше. Едва успев перебраться на спутник, Стабульский запустил биотрон. В этот раз в нем росла не просто колония клеток, а Мозг. С самого начала Шарль так и называл его: Мозг. С большой буквы. Через полгода, когда Мозг в основном вырос и завершилось уже формирование тонких структур, Шарль Стабульский пережил первое потрясение. Вернувшись на спутник после очередной отлучки, он сразу прошел в «колыбельную», как прозвал зал с биотроном. Внутренне он уже настроился испытать ощущение неуверенности и легкой тоски, охватывавшие его обычно здесь, когда он смотрел на свое детище — почти уже сформировавшийся мозг, очень похожий на человеческий, но превосходящий его размерами и соответственно емкостью памяти и способностью к абстрактному мышлению. Мозг этот представлял собой чистую книгу, которую предстояло заполнить, и Шарль Стабульский безо всякого самоуничижения или кокетства думал о том, как это сделать, кому поручить создать комиссию, которая одна только и сможет заняться этим. Он думал так не от смирения, которое паче гордыни, не считал себя недостойным такой чести — нет, он искренне был уверен, что эта задача настолько важна и сложна, что одному человеку с ней не справиться. Как выяснилось, он опоздал.
Сознание уже проснулось в Мозге. Пока еще беспомощное, с трудом угадывающее окружающее, оно тем не менее нащупало во мраке единственное родственное себе существо — его, Шарля Стабульского. Лишь только он вошел в зал, как тотчас ощутил немой, но оглушительно кричащий вопрос: «Кто ты? Почему ты все время уходишь?»