«… Поиски мои безуспешны. Проклятый остров осмотрен со всей тщательностью. Никаких следов человека. Мои люди искали весь вечер и ночь, при факелах. Ничего!.. И спросить уже не с кого. Разбойника-француза убили сами пираты, надеясь его головой вымолить свое прощение. Но на что мне их было миловать? За потопленную «Викторию», за бесследно канувший груз, за позор, который ждет меня по возвращению на родину?.. Мне импонирует Морисон — грамотный морской офицер, приказы выполняет беспрекословно. Он подчинился моим требованиям и в этот раз, хотя вольно или невольно я превратил его в палача. Когда мы отчалили от пиратского брига, корабля мертвых, на его мачтах висели десятки удушенных петлями тел. Морисон пожалел лишь мальчонку лет двенадцати, и я его в том не виню. Мальчишка еще податлив воспитанию, и при желании из него можно вырастить добропорядочного подданного ее Величества.
Не позор предстать пред королевой гложет меня, а загадка, коей мне не разгадать. Погоня за французом длилась не более двадцати четырех часов, и за все это время единственным клочком суши между нами был остров, который сейчас обыскивают мои матросы. Куда исчезли сокровища? Неужель Давиньон оказался хитрее меня? Неужель он их утопил, увидев погоню? Но зачем?! От отчаяния?.. Сомневаюсь. Или снес их на остров, в тайник, коей мы отыскать не можем?..»
— Ко всему я хочу добавить, что судьба не сложилась к адмиралу благосклонно. — Захлопнув дневник, закончил в полной тишине де Мартинес. — Его обвиняли в несуществующих грехах, порой самых бредовых. Дескать, адмирал сам завладел сокровищами, а «Викторию» затопил, чтобы спрятать концы в воду. Версия не выдерживала никакой критики, ноболтуны находились. Была подвергнута присяге вся команда фрегата, никаких разночтений в показаниях не выявлено. На остров, названный адмиралом в прочих записях островом Рухнувших Надежд, были посланы поисковые экспедиции, его снова и снова обшаривали, чуть ли не каждый метр. Но со временем слухи улеглись, страсти утихли, и история пропавших сокровищ осталась в памяти разве что адмирала, корившего себя за непростительную оплошность до конца жизни.
— Печальная история, — закончив, вздохнул господин Сантьяго. — Но, нашедшая второе рождение благодаря вашему энтузиазму.
— Здесь еще вопрос спорный! — похлопал по коленям Борисов и поднялся, разминая спину. — Я ни в коем случае не оспариваю ваших выводов, — поспешно добавил он, чтобы не быть неверно истолкованным. — Сокровища были, сокровища перевозили, сокровища похитили, и — возможно! — свезли на остров, которых, как я понял по вчерашнему киносеансу, у вас великое множество. На котором из них искать придется, ответьте мне?
— Я не разделяю вашего скепсиса, — возразил де Мартинес. — С островом дела обстоят как раз намного проще, чем вы думаете. Покойный адмирал не только обозначил его таким скорбным именем, к сожалению, не дошедшим до наших дней, но и обозначил его на карте… Вот наш остров… сокровищ!
И пухлый кубинец, будто веер козырных тузов, бросил на стол пачку цветных фотографий. Их тут же расхватали, с любопытством рассматривая каждую. Покрытый шапкой тропического вечнозеленого леса и скалами остров был сфотографирован с разных ракурсов.
— Снимки сделаны два года назад специально для географического альманаха.
Борисов, заложив руки за спину, прошелся взад-вперед по кабинету, хмыкнул, посмотрел на кубинца.