Обмякшего Борисова отволокли к стене, а к «доктору» подводили Глотова. И он недолго дергался с заломленной назад рукой, пока длилась процедура. Его толкнули к Борисову, где силы покинули парня, и он съехал на пол.
Миша Колесников не сдавался до последнего, успел залепить бритоголовому в оттопыренное ухо, и лишь когда сопровождавший Крафта автоматчик уставил ему в затылок ствол, позволил сделать себе укол. Доктор, опасливо подойдя к разбушевавшемуся пациенту, побыстрее вкатил ему дозу.
Когда очередь дошла до Васильева, он обнял на прощанье невесту. Разозленный безволосый молодчик с покрасневшим, опухающим ухом, отнял его от девушки и швырнул под ноги Рушеля. Владимир с трепетом видел, как втыкают в его плечо иглу, как перекатываются под кожу кубики прозрачного зелья. Он не знал, что за заразу ему вливают, но вместе с тем ощутил горячий ручеек, побежавший по вене.
Его бросило в пот; Лысый тянул его к стене, где лежали вкусившие свою дозу яда, а ноги его не слушались, обмякли, будто набитые ватой. Тело его охватило огнем и судорогами, во рту скапливалась слюна, но он был не в силах ее сглотнуть, и склизкая нить просочилась из уголка рта, свешиваясь до пола. Звуки искаженными достигали его сознания, будто в комнатке кто-то крутил, то излишне раскручивая, то замедляя пальцем, шумную грампластинку; уши наполнились звоном. Предметы теряли свои привычные очертания. Потолок и стены вдруг стронулись с места, начиная кружение, все быстрее, быстрее и быстрее, пока тошнота комом не подкатилась к его горлу. На секунду над ним завис Рушель, он говорил с кем-то, то смысла его слов Васильев уже не постигал. Его взяли его запястье, проверяя пульс. Ненавидя каждой клеткой своего умирающего организма этого бездушного убийцу в белом медицинском халате, Васильев потянулся к его горлу скрюченными агонией пальцами, имея последним желанием сдавить его выступающий камнем кадык и не отпускать ни за что. Но рука, лишенная сил, словно чужая, плетью упала на пол. Тело не повиновалось ему более…
Он не думал, что умирают так долго и так мучительно. Смерть в его представлении должна прийти разом, срывая жизнь, как яблоко с ветки, с последним вздохом человека забирая в мир иной. Но с ним все происходило иначе, жизнь не хотела отпускать его, являясь к Васильеву кратковременными вспышками сознания. И тогда Васильев, сквозь муть, видел над собой размытые, колышущиеся тени, покачивание, движение, словно его куда-то несли по тоннелю.
В мозгу его шевельнулась мысль, что так переход описывают люди, побывавшие в состоянии клинической смерти: такой же бездонный, нескончаемо длинный коридор, ангелы, ведущие новичка к ослепляющему белому свету, за которым его ждет Тот, кто олицетворяет Добро, Любовь, Вечность…
При следующей проблеске сознания он увидел себя в подземном зале, включенные прожектора, колебания отраженного света на зеркальной воде и очень странный предмет обтекаемой формы, погруженный в воду, на который были переброшены сходни с каменного мола, и где возились какие-то личности. Его перенесли поближе к трапу, откуда он имел возможность увидеть ближе округлый и, кажется, стальной корпус объекта, вырезы чуть выше уровня ватерлинии, невысокую рубку, какие бывают у подводных лодок. Проваливаясь в липкое забвение, он успел запомнить ощущение, что его передают кому-то, просовывают в открытый люк, откуда пробивается электрический свет…
Освежающее дыхание морского бриза и раскаленное, плавящееся в зените солнце приводили Васильева в чувство; голова разламывалась на части, словно в нее вбили ржавый гвоздь, а в глотке спеклось, как с доброго похмелья. Больно было не то, что двинуться, повести глазами. Повернув немного лицо, он убедился, что лежит на песке рядом с бездвижными, находящимися еще во власти дурмана, товарищами, вблизи накатываются с тихим шепотом волны. Привидевшейся ему мини-субмарины, не было и в помине, как если бы она ему просто приснилась.
Но зато он увидел нечто другое. На удалении от них, на песчаной косе стоял самолет, и возле него, как и давеча в гроте, были какие-то люди. Что они там делали, Васильев со своим до конца не восстановившимся зрением разобрать не мог, как и расслышать то, о чем они говорили. Оставив пустые, лишь обостряющие нытье в черепной коробке, попытки, он расслабленно откинулся на горячий песок…
— Все должно выглядеть как несчастный случай, — стоя возле винта, Крафт давал последние наставления Андрео Дуарте, единственному среди персонала, кто хоть однажды управлял самолетом.