Искатели приключений

Оставшись наедине, братья обменялись понимающими взглядами. Джим был всего на четыре года старше, но в волосах его уже засветилась седина, глубокие морщины пролегли через все лицо. Напряжение, не покидавшее его на протяжении более чем тысячи налетанных боевых часов, оставило на его облике свои следы. В отличие от него Джереми почти не изменился, война, казалось, не коснулась его. Скорее всего, это можно было объяснить его длительным пребыванием в госпитале, нежели относительно спокойной службой при штабе.

— Как твоя рана? — спросил Джим.

— Царапина. Чепуха. Как ты?

Джим выбросил руки в стороны, изображая самолет.

— Они так и не достали меня. — Но в голосе его не было слышно и намека на юмор.

— Они еще как достали тебя. Мне просто повезло. Ты же не так легко отделался.

— Тебе действительно повезло, — с горечью проговорил Джим. — Во всяком случае, ты сражался всего лишь против солдат. Они пытались убить тебя, ты пытался убить их. Это делало вас равными. Когда же я ронял свои большие «игрушки», то никогда не знал, на чью голову они свалятся. Видел бы ты Кельн после того, как мы прошлись над ним. Или Берлин. И с каждым разом становилось все легче. В конце концов, даже смотреть вниз стало не обязательно — определить свое местоположение можно было по дыму от горевших домов — он поднимался мили на три в воздух.

— Подожди, Джим, подожди. Уж не жалко ли тебе немцев?

— Ты чертовски прав. — Джим посмотрел брату прямо в глаза. — Жалко. Не все же они были солдатами, нацистами. Сколько, по-твоему, под моими бомбами погибло женщин и детей? Солдаты на фронте были в меньшей безопасности.

— Не мы писали правила этой войны, а они. А Голландия, Польша, Франция, Англия? Вряд ли фашисты думали о том, куда попадают их бомбы и кто под ними гибнет. Им было на это плевать, потому что они знали: о тех, кто выживет под бомбежкой, позаботятся в Дахау и Освенциме.

— Поэтому мы могли делать то же, что и они?

— Нет. Войну ничем нельзя оправдать. Но когда она приходит, у тебя не остается выбора. Или ты даешь отпор, или тебя убивают. В наше время правила войн пишутся теми, кто их развязывает. — Джереми закурил. — Когда тебя охватывают подобные сомнения, самое лучшее прогуляться в окрестностях Ковентри (Город в Великобритании, почти полностью разрушенный по время второй мировой войны немецкими бомбардировщиками).

Джим смотрел на младшего брата со все возраставшим уважением.

— Может, ты и прав. Я просто устал. Меня тоже достали.

— Нас всех достали, но теперь война кончилась. По крайней мере, для нас.

— Надеюсь, — с утомлением отозвался Джим.

Тут в дверь просунул голову Франсуа и сказал, что ужин подан. Франсуа был в тщательно отутюженной форменной куртке буфетчика. Братья молча последовали за ним в столовую.

В центре стола красовалась ваза с цветами, которые Франсуа невесть где раздобыл, в подсвечниках горели свечи. Начищенное серебро поблескивало на белоснежной крахмальной скатерти. У двери в кухню стояла жена Франсуа, глаза ее за стеклами очков сверкали.

— Добро пожаловать домой, мсье.

Джереми рассмеялся, обошел вокруг стола, чтобы расцеловать старушку.

— Мерси.

Смутившись, та скрылась в кухне, и братья уселись. Не успел Франсуа разлить по бокалам вино, как до их слуха донесся звук подъезжающего автомобиля. Братья переглянулись — они никого не ждали. Затем оба как по команде встали и направились к входной двери.

Распахнув ее, они увидели, как из старенького «ситроена» — такси вылезает их отец. Они едва верили своим глазам, глядя, как отец поворачивается к ним, поднимает приветственно руку.

— Я знал, где вас найти! — радостно прокричал он.

И вот они уже говорят что-то все разом, осыпают друг друга бесчисленными вопросами. На протяжении всего ужина жадно разглядывают друг друга и фотографии остальных членов семьи, которые отец привез с собой. И вот вскоре приходит чувство, что разлуки словно и не бывало.

Впервые после начала войны вилла ожила. Чтобы привести ее в порядок, много времени не потребовалось. А затем жизнь начала брать свое: через месяц по возвращении домой, в июне сорок пятого, Джим женился, и теперь у него уже росло двое сыновей. Хэдли-старший определил Джима в свой офис и мало-помалу начал приучать его к мысли о том, что скоро ему придется взять на себя нелегкое дело управления разветвленным семейным бизнесом.

Джим был уже почти полностью готов к этому поприщу, когда Джереми получил, наконец, диплом Гарвардского университета. Он отучился в его стенах год — ровно столько, сколько отняла у него война, но поскольку он растерял своих бывших товарищей по учебе, то уверенности в будущем не чувствовал. И опять, как обычно, наставил его на путь истинный отец.

Приняв предложение войти в состав комиссии по репарациям, он взял Джереми с собой в качестве помощника, и через два года в Европе не осталось ни одного значительного государственного учреждения, где бы не появился его сын. Привлекательная внешность и светские манеры Джереми сослужили ему хорошую службу — он был желанным гостем повсюду. Никого не задевал тот факт, что он американец и к тому же очень богатый.