М-р Чок слабо улыбнулся и был очень смущен, увидев, с каким ужасом таращат на него глаза матросы и упорно держатся поодаль, невзирая на приказание капитана: "По местам!" Взявшись сам за рулевое колесо, Брискет шепотом объяснил, что, в сущности, бунта не было, Деккет — нервный и склонный к преувеличению человек, но он, Брискет, просит пощадить чувства товарища и более не упоминать об этом прискорбном инциденте.
— Кто-то запер меня, однако, в каюте, — настаивал м-р Чок.
Капитан удивился. Вероятно, это случилось по ошибке. Ряд невероятных случайностей… Но поразительнее всего было появление м-ра Чока на палубе — и его решимость.
— Изумительно! — прошептал Тредгольд.
— Я не знал его до сих пор, — заметил Стобелль, с живейшим интересом оглядывая своего друга.
— Как же нам, однако, быть с дамами? — воскликнул м-р Чок, замерев на месте, при виде появившейся на скале фигуры, отчаянно махавшей платком: — мы должны вернуться за ними!
— При таком-то ветре, сэр? — снисходительно посмеиваясь, заметил Брискет: — вы сами настолько опытный моряк, сэр, что понимаете, насколько это невозможно.
— А их багаж? — вспомнил м-р Чок, между тем как Стобелль советовал ему "примириться с постигшим их разочарованием".
— Когда начались беспорядки, Деккет отослал его на берег, — пояснил Брискет, — и, ввиду всего случившегося, я не скажу, чтобы он был неправ, сэр.
— Вы впервые выказали себя в истинном свете, Чок, — сказал Тредгольд.
— Да он меня напугал, меня! — воскликнул Брискет, — вы, сэр, просто герой!
И при взгляде на расщепленную дверь, а также вечером, когда повар, при виде его, едва не опрокинул котелок с супом, — м-р Чок, действительно, почувствовал себя героем.
На следующий день, геройства у него, однако, поубавилось. Ветер за ночь усилился, и покуда м-р Чок умывался, пол каюты неприятно качался под его ногами. Было душно, спасти стонали и скрипели, а сапоги и другие предметы шаловливо катались по полу.
Свежий, прохладный воздух оживил его, но на палубе было сыро, уныло. Земля исчезла из виду, и ему представилось свинцовое небо и бесконечное пространство серых волн. Тем не менее, он объявил, что не стоит уходить в каюту ради завтрака, и удовольствовался чашкою чая и сухарем на палубе. Звон чашек и запах жаркого доносились снизу, и когда Стобелль с Тредгольдом, плотно позавтракавшие, тоже вышли наверх, солнце появилось из-за туч, и море из серого сразу сделалось синим. Новые паруса белели в лучах солнца, реи приятно поскрипывали, и друзья, выбрав удобное местечко, наслаждались морем.
— Чудное утро, сэр, — сказал Брискет, — такое ясное и спокойное.
— Да, — коротко ответил м-р Чок, с отвращением смотревший на бриг, видный со штирборта[3], который то поднимался в небесам, то исчезал из виду. Тредгольд предложил приятелю сигару, но тот отказался, и он закурил сам с помощью фитиля, отравившего атмосферу.
— Кажется, никто из нас не страдает морскою болезнью, — заметил он.
— Морская болезнь — одно воображение, сэр, — подхватил капитан Брискет, — от нее есть верное средство.
— Средство? — осведомился м-р Чок, взглянув на него оживившимися глазами.
— Да, сэр, — продолжал Брискет, подмигнув Стобеллю, который широко осклабился, — старое, но верное: свинина. Возьмите кусочек свинины — и непременно с жирком, и пусть повар воткнет его на вертел и поджарит при вас — так, чтобы жир шипел и брызгал во все стороны… А всего лучше — сделайте это сами. Тут главное — запах…
М-р Чок с трудом поднялся и, едва волоча ноги, спустился в каюту.
— Это на всех действует, — сказал Брискет, улыбаясь Стобеллю, все еще продолжавшему посмеиваться: — если человеку уже не по себе, этот рассказ доконает его. Не только свинины, он и поджаренной ветчины не перенесет.
— Воображение, — спокойно отозвался Тредгольд, продолжая курить.
— Разумеется, нужно рассказать умеючи. Заметили вы его глаза, когда я стал говорить о том, как она шипит и брызжет на огне?
— Заметил, — сказал м-р Стобелль, отложив свою трубку.
— Некоторые дополняют этот рассказ подробностями, но, по моему, и одного описания стряпни достаточно.
— Вполне, — сказал Стобелль и предложил Тредгольду спичку, когда тот вздумал закурить сигару.
— Благодарю, — я предпочитаю трут.
Стобелль положил коробку в карман и сидел с застывшим лицом, устремив глаза в одну точку.
— Говоря о свинине, — начал снова Брискеть, но Стобелль мрачно уставился на него.
— Опять свинина?… Бедный Чок не виноват, если он не переносит…
— Конечно, нет.
— Люди не виноваты, если они заболевают морскою болезнью…
— Разумеется, нет, сэр.
— И тут ничего нет позорного, — продолжал Стобелль с необычным красноречием, — и… ничего забавного тоже нет…
— Без сомнения, сэр, — сказал удивленный капитан:- я именно хотел сказать вам, раз уже зашла речь о свинине…
— Знаю, — загремел Стобелль, тяжело поднимаясь с места, — или вы думаете, что я глух? Болтаете вы, болтаете, бол…
Он исчез внизу, а капитан, обменявшись улыбкою с Тредгольдом, заложил руки за спину и принялся шагать по палубе, раздумывая о том, насколько внешность бывает порою обманчива.