Карен зачерпнула густой суп из суповой миски.
— У меня был человек из Вашингтона, — сказал Кори, будучи не в силах больше молчать о том, что его занимало и мучило.
Карен бросила на него укоризненный взгляд:
— Сегодня мы отдыхаем. И вы тоже отдыхайте с нами, Дотторе, — от работы, я имею в виду. Я запретила Гиллелю даже думать о работе, и он обещал мне, что не будет. Правда, Гиллель? — она подалась вперед и искоса взглянула на мужа, а он положил свою руку поверх ее руки, и Кори почувствовал себя навязчивым нахалом.
— Сегодня я ничем не стану утруждать свою голову, — сказал Гиллель, — но и ты не будь слишком строга. Может быть, то, что Дотторе собирался нам сказать, не имеет никакого отношения к работе.
Карен снова предостерегающе взглянула на Кори.
— Это связано с работой, — признался он, — но не будем говорить об этом сегодня ночью. Дело закрыто.
— Какое дело?
— Не надо! — настаивала Карен.
В обрамлении длинных ресниц под густыми бровями нежно блестела радужная оболочка ее глаз. Лицо Карен казалось по-детски наивным и обиженным. Гиллель поднял руки в знак своей покорности:
— О'кей! Не буду.
В этот момент зазвонил телефон.
— Бьюсь об заклад — это его мамочка. Боится, как бы ее сыночек не умер с голоду после такого долгого поста.
К телефону подошел Гиллель.
— Вас, — сказал он, протягивая трубку Кори.
Звонил Слотер.
— Наконец-то я вас поймал! — голос Слотера переполняла с трудом сдерживаемая злость, как будто Кори нарочно прятался от него. — В университете мне отказались сообщить номер телефона Мондоро, в справочнике его тоже нет. Кто он такой? Кинозвезда, что ли? Президента Соединенных Штатов легче найти, а тут какой-то вшивый химик!
— Ладно, в чем дело? — остановил его Кори, приходя в раздражение. — Вы же нашли номер.
— Нашел, только для этого мне пришлось звонить аж в Вашингтон! — все еще бурлил Слотер.
Значит, на Гиллеля Мондоро у Слотера тоже есть досье. Кори почувствовал, что угодил в хорошо расставленную ловушку.
— Наш человек в коме.
— Вы сказали мне, что он уже несколько дней в коме, — ответил Кори, — а я сказал вам, чтобы вы не рассчитывали на меня.
— Приезжайте-ка лучше сюда — и как можно скорее приступайте к делу. Я в Медицинском институте, в кабинете доктора Куина. И химика своего прихватите с собой, хоть у него там этот Иом Кипур.
— Я ничего не могу и не хочу делать. — Кори невольно повысил голос, чтобы не уступать Слотеру.
— Неправда, хотите! Приезжайте сюда и хоть из-под земли достаньте для нас добровольца. Когда еще нам подвернется такой шанс?
— Это невозможно. Вы знаете мои возможности. — Кори взглянул на Карен и Гиллеля, делавших вид, что ничего не слышат.
— Оставьте ваши возражения при себе. — в бешенстве возразил Слотер. — Возьмите трубку, Куин, скажите ему сами. Он никак не поймет, что поставлено на карту. Ничего не могу ему втолковать.
— Слотер…
Но в трубке уже звучал непривычно взволнованный голос доктора Куина:
— Кори, мистер Слотер рассказал мне об эксперименте, который вы задумали…
— Я ничего не задумывал. Кроме того, такой эксперимент нельзя проводить немедленно, прямо сейчас.
— Этот человек, которого перевели к нам, умирает от уремии. Мы можем погрузить его мозг в азот и сохранить с помощью глубокой заморозки всего на несколько часов, чтобы вы тем временем успели подготовиться.
— Я не могу пойти на это. Вы сами знаете, каково это — приступать к эксперименту, не будучи полностью готовым к нему. Я готов лишь наполовину, а что потом?
— Я не уйду из Центра, пока не услышу звонка от вас, — резко произнес Куин и положил трубку.
— Прошу прошения, — сказал Кори, возвращаясь от телефона к стопу.
— Сейчас я принесу жареного гуся, — предложила Карен. — Вы когда-нибудь ели гуся, приготовленного по-польски, Дотторе?
Кори не ответил ей, погрузившись в размышления. Карен ушла на кухню, унеся тарелки из-под супа.
— Каким образом Куин вмешался в ваши дела? — спросил Гиллель.
Кори и ему не успел ответить: вернулась Карен и поставила на стол серебряный поднос с огромным жареным гусем.
— А ну-ка, Гиллель, разделай гуся, — сказал она и, пока Гиллель был занят тем, что выполнял ее просьбу, не отводила глаз от Кори.
— Когда мы выбирали свою профессию, — сказал Гиллель, действуя ножом с ловкостью хирурга, — мы сами ковали себе цепи. Обманывали самих себя, думая, что делаем этот выбор по собственной воле и веря в это, но оказались в западне. Наша профессия — это наша жизнь. Сущность решения научных проблем — в наслаждении, а симметрия вселенной, которая включает в себя и атом, и галактики — прекрасна.
— Прошу тебя, не надо об этом. Разве в жизни нет ничего, кроме работы? — взмолилась Карен.