Ищущий во мраке

Уж не знаю, сколько времени прошло, но в один момент я оказался в центре города на главной пощади. Стоило ли говорить, что былое величие утонуло в крови и истлевших останках горожан? Резиденция короля выгорела изнутри, только старая часовня ещё держалась, каким-то чудом. Её замерший циферблат показывал полдень, который так и не наступил.

Время окончательно остановилось для нас: календари пошли на розжиг костров, а часы вышли из строя много лет назад. О том, что законы времени всё ещё действуют на обитателей мёртвого мира, я мог узнать только по новым морщинам на своём лице и количестве седых волос. К этому моменту, моя голова полностью побелела от постоянного напряжения и необходимости сражаться. Не сказать, чтобы я был красавцем в молодости. Наверно, шрамы и седина, заработанные в бесчисленных сражениях с еретиками, шли мне куда лучше тёмных кругов под глазами и прыщей.

Утешать я себя не собирался. Моя рука была ещё достаточно крепка, на тросточку опираться не приходилось, но то, что я был слишком стар для всего этого дерьма – очевидно. Точно сказать не мог, сколько мне было сейчас, но всяко больше, чем отцу на момент его смерти. Наверняка больше пятидесяти.

«Полвека… И половину от этого срока я не видел света О… Почему ты оставил нас, Господь? Я не просил спасения для себя, но сколь многих достойных людей унесла кара твоя раньше их срока…»

Бродить по открытому пространству было не лучшей идеей, да и вряд ли я что-то нашёл бы на месте величайшей резни Бригга. Король со своей свитой давно покинули столицу, и укрылись где-то в замке, в горах. Вероятно, надеясь, что зараза их не достанет.

«Быть может, так оно и есть? Серая гниль распространилась на всё Бритонское королевство и окрестные государства, но значит ли это, что от неё совсем не нашлось спасения? В горах, там, где холод, не всякая хворь сумеет выжить. Мысль, конечно, интересная. Но даже, если, где-то среди пепельной кучи, я найду карту с точным маршрутом до укрытия господ, мне вряд ли откроют двери, а то и вовсе сочтут прокажённым, что, отчасти, правда».

В отличии от тех, кого они уничтожали, мракоборцы сохраняли разум и не являлись разносчиками заразы.

«До поры, до времени», – поправил я себя.

Мы не боялись контакта с прокажёнными, не были вынуждены прятаться от других людей. Наш орден яростно пытался остановить эпидемию серой гнили и для этого мы даже отринули многие из чувств… Но именно это, кажись, и дало болезни шанс пробить брешь в нашей обороне.

Многие из моих товарищей не успели сложить головы при защите последней святыни. Серая гниль медленно одолела их разум. Тем, кому не повезло выжить, приходилось стрелять в тех, с кем они вчера делили хлеб и вино. А затем их тела сжигались в общей куче с еретиками, потому, как иного способа обезопасить ещё живых – не было.

«Если бы только не мы одни пытались спасти человечество…»

С началом эпидемии серой гнили, как я уже и сказал, правители бросили нас на растерзание болезни, дескать, «спасайся, кто может, дальше – каждый сам за себя».

И не только они. Папа наложил на себя руки, приняв кару Божью; епископы поснимали с себя саны и бросились наутёк, на прощание сказав что-то вроде: «На всё воля Господа!»

Младшие священнослужители и добровольцы, обращённые в мракоборцев – вот, кто больше двадцати лет сдерживали серую гниль, не давая ей проникнуть в крупнейшие города.

И как бы мне не хотелось верить в обратное, но нельзя сказать, что мы дорого продали свои жизни. Продали ли? Одно дело, будь то армия из живых врагов, что пришла на нашу землю. Другое, когда ты бьёшься с заразой, проникающей через вековые стены цитаделей, минующей глубокие рвы замков и игнорирующей любые доспехи. Серая гниль не признавала капитуляции. Только полное уничтожение всего живого.

Сколько бы мы не убивали прокажённых, еретиков и прокажённых еретиков, мы наносили вред лишь самим себе, ведь всё это были люди. Наши люди.

«Чёрт побери, я просто обязан найти ответ, за что ты так с нами поступил, Господь!» – словно мантру, зачитал я себе под нос и пошёл дальше, оставляя пустеющую площадь за спиной.

Сколько мне осталось? Если не погибну в неравном бою, то через сколько сам свихнусь? На удивление, у меня ещё ни разу, за почти тридцать лет, не появлялись симптомы того, что серая гниль овладевает телом. Я чувствовал, хоть и меньше, чем когда-то, в молодости. Проблема была в том, что проверить то, насколько я эмпатичен представлялось нечасто.

Терзая самого себя, я воспроизвёл в голове тех двух возлюбленных. «Мне грустно... мне обидно за них... мне жалко их...» – описывал я ощущения. Они были, и довольно яркие, как для мракоборца.

«Что же, по крайней мере насчёт болезни не придётся заморачиваться. Даже, если первые симптомы проявятся сию секунду, у меня будет от нескольких месяцев, до нескольких лет времени.

Интересно даже стало. После того, как серая гниль разъест последнего прокажённого, а единственный выживший человек пустит себе пулю в лоб – что ты будешь делать с опустевшей Землёй, О?»

Четвёртое воспоминание