Ищите и обрящете (ЛП)

Боб неловко привлек к себе мальчика. Уильям обнял его в ответ, чувствуя себя немного лучше. Но в душе мальчика все равно грыз маленький червячок сомнения. Он всегда ощущал какую-то натянутость в отношениях с матерью, словно та что-то скрывала от него. Не догадываясь, впрочем, что всему виной страхи самой Нэнси: не повлекут ли странности Уильяма большие неприятности? Не стоит ли за упорным нежеланием мальчика обращаться к ним «мама» и «папа» отказ считать ее и Боба своей настоящей семьей? Не оставит ли он их в один прекрасный день, отправившись на поиски своих биологических родителей? Или — самое ужасное — не вернутся ли они сами когда-нибудь за своим сыном? Из-за всех этих сомнений и переживаний Нэнси чувствовала себя неспокойно и неосознанно отгораживалась от Уильяма, опасаясь, что тот, сам того не желая, причинит ей боль. Мальчик каким-то загадочным образом ощущал это. Он знал, что Нэнси любит его, но между ними была пропасть, и теперь, из-за этого открытия, она стала еще больше.

Уильям спустился к ужину вместе с Бобом. Трапеза прошла в молчании. И Уильям, и Нэнси сидели, как в воду опущенные, и лишь Боб тщетно пытался завязать разговор. После того, как родители помыли посуду и искупали Уильяма, он забрался в кровать и попытался заснуть. Но, услышав внизу голоса, встал, тихонько прошмыгнул к лестнице, присел на корточки и стал слушать.

Говорил Боб.

— Ну хватит, Нэнси, когда-нибудь это должно было произойти. Я ведь всегда тебе твердил: надо самим все рассказать. Слава Богу, он еще маленький. Куда хуже, будь он подростком. Никогда не понимал, почему ты вообще не хочешь ему говорить. Ты же знала: он поймет, что значит «приемный». Он же у нас умный.

— Вот именно поэтому, — ответила Нэнси. — Не знаю, Боб. Просто сама не знаю.

Уильям услышал, что Боб поднялся из-за стола, а Нэнси продолжила:

— Может, потому что он никогда не называет нас мамой и папой. Может, потому, что на самом деле не считает нас родителями, как будто всегда знал, что не наш. Всякий раз, когда он что-нибудь говорит или делает, я вспоминаю об этом. Сам подумай. Сколько семилеток могут сами собрать мопед? И все эти его проекты? И вопросы, которые он задает…

Боб был сбит с толку.

— Ты хочешь, чтобы я ему сказал не проводить все эти научные эксперименты? И про какие вопросы ты говоришь?

Нэнси вздохнула.

— Да нет, бог с ними, с экспериментами. Не в этом дело. Ну, кроме того случая, когда он взорвал эту штуку, похожую на вулкан, в своей комнате. А вопросы… Ну, помнишь, как он спросил про Адама и Еву?

Боб по-прежнему был озадачен. Нэнси принялась рассказывать:

— После последних библейских чтений мы ехали домой, и он спросил, как вся человеческая раса могла произойти от двух людей и обойтись без генетических мутаций, которые должны были бы убить нас за несколько поколений. Он спросил: если у Адама и Евы были только сыновья, то откуда же взялись жены? Если они дочери Адама и Евы, то, значит, они братья и сестры, а это неправильно.

Боб занервничал.

— Я не знал, что он ставит под сомнение слово Господне. Но он же маленький мальчик, наверное, ему просто любопытно…

Нэнси рассердилась.

— Боб, не об этом речь. Откуда семилетнему мальчику известно про генетические мутации? Даже я толком не знаю, что это такое. Какой семилетний ребенок задает такие вопросы и делает такие штуки, как Уильям? Я никогда не понимала, почему вообще от него отказались — ему же был почти год! Может, его настоящие родители знали что-то такое, чего мы не знаем?

— Знаешь что, Нэнси, давай-ка не без истерик. Да, он гениальный ребенок, и работники агентства нас предупреждали, что он может оказаться необычным. А по поводу того, почему его отдали, — разве мы это уже не обсудили? Мы не знаем, почему, но нам же сказали, что мать Уильяма сделала это ради него, она ведь не замужем. И Уильям заметил, что она когда-то болела раком. Может, она умирала? Как я ему и сказал, это неважно. Он наш сын. Наш сын, и этот факт не изменился, по крайней мере, для меня.

Боб сел за стол. Он понимал, что все расстроены, но то, что Уильям узнал правду, — к лучшему. Что может случиться? Ничего же не поменялось. Ну да, мальчик знает, что приемный. Ну и что? Можно подумать, это единственный в мире усыновленный ребенок. Боб придерживался того мнения, что одних лишь кровных уз недостаточно, чтобы стать семьей в полном смысле слова. Некоторые люди хоть и называются братьями и сестрами, а на самом деле знают друг о друге меньше, чем посторонние.

Уильям медленно поднялся и пошел обратно в постель.

Следующий день оказался тяжелым для всех. Боб предложил Уильяму помочь ему в поле, чтобы дать всем возможность обдумать ситуацию. Неторопливо занимаясь делом, они заодно поговорили про усыновление. Точнее, Боб смог заставить себя говорить, а мысли Уильяма были где-то далеко.