Ищите и обрящете (ЛП)

Между прочим, это чистая правда. Уильям осознавал, что отличался от остальных людей даже сильнее, чем они подозревали. Помимо неординарного ума, он обладал фотографической памятью, поэтому все контрольные решал, как орешки щелкал. Но дело было даже не в том, что он много знал, а в том, что многое понимал. В нем с младенчества присутствовала какая-то загадочная осведомленность обо всем, что происходит вокруг. Благодаря своей почти стопроцентной памяти, Уильям, приложив некоторые усилия, мог даже вспомнить себя лежащим в кроватке.

Но на этом странности не заканчивались. Иногда, когда Уильям бывал сильно огорчен (что случалось редко), происходили удивительные вещи. Однажды, когда поделка, которую Уильям мастерил несколько часов кряду, вдруг развалилась на части, в сарае треснуло стекло. В другой раз, год назад, когда ему не разрешили поехать на ярмарку, со стены рухнула картина. Иной раз он улавливал отзвуки чужих мыслей: это походило на неясный шорох, вроде шепота ветра, но если Уильям прислушивался, то мог расслышать их более явственно. Он часто заканчивал предложения за других и всегда знал, где сейчас родители — на ферме или где-то еще. А иногда даже «видел», что они делают.

Уильям никогда никому не рассказывал об этом, потому что большинство людей и так смотрели на него искоса. Но родители были в курсе. Нэнси знала, что он не такой, как все. И Боб, наверное, тоже, хотя никогда бы в этом не признался.

Уильям не помнил, чтобы когда-нибудь называл своих родителей мамой и папой. Им, конечно, это не нравилось, да и ему самому тоже. Они постоянно твердили сыну, чтобы он называл их, как положено, но Уильям так и не смог заставить себя выговорить эти слова. Непонятно почему, но они не ложились на язык. Пусть будут Бобом и Нэнси, все равно все остальные их так называют. Кроме того, если в толпе крикнуть «мама» или «папа», никто не обернется. Проще называть их по именам.

Родители все равно стояли на своем, и Уильям решил эту проблему, перестав обращаться к ним вообще: он просто задавал вопросы или рассказывал что-нибудь. Их всего трое, так что обычно и так понятно, кто с кем говорит. Фраза «Убери свою комнату» редко предназначается кому-то из взрослых.

Джошуа еще какое-то время смотрел на своего соседа в ожидании более подробного ответа, а потом отвернулся и заговорил о конце учебного года: он знал, что Уильям терпеть не может, когда на него пялятся. Хотя большинство людей считали Уильяма слегка ненормальным, Джошуа втайне им восхищался.

Когда автобус тронулся, Уильям оглядел до боли знакомый пейзаж за окном. Он мог с легкостью описать окрестности с закрытыми глазами. Мидвилль был, наверное, самым маленьким городком в этой глухомани. Ближайший населенный пункт находился в 65 километрах отсюда. Местные шутили, что их причисляли к цивилизованному миру только потому, что у них был «Макдональдс» и двухэтажная больница. Но школа — только одна, начальная вместе со старшей. Большая часть населения занималась сельским хозяйством: городок со всех сторон окружали фермы. А те, кому принадлежали лавки или магазины, считались «богачами». Проживали они в одном из двух кварталов Мидвилля, построенном позже, в 1985 году, и гордо именовавшемся «новым». Дом семьи Джимми Хендерсона располагался там. И родителей Джошуа тоже. Как раз сейчас они оба выходили из автобуса. Джошуа пропустил Джимми и его приятелей вперед, тем самым помешав им в последний раз добраться до Уильяма.

Обернувшись, он спросил напоследок:

— Вы с мамой придете на библейские чтения в выходные? У меня есть клевый фильм.

Уильям кивнул.

— Придем, как всегда. До выходных!

Джошуа кивнул в ответ и выскочил на улицу. Автобус поехал дальше, к фермам, и через несколько минут остановился на обочине ответвлявшейся от шоссе маленькой грунтовой дороги. Если не знать об этой тропинке, ее легко можно было не заметить. Уильям собрал вещи и вышел из автобуса. Женщина-водитель вздохнула, наблюдая, как мальчишка исчез за поворотом. Ей всегда было жалко высаживать его здесь, ведь до фермы Ван де Кампов идти еще два с половиной километра. Когда мальчик исчез из виду, автобус поехал дальше.

Уильям шел домой и насвистывал песенку — свою любимую мелодию, которую часто напевал себе под нос, хотя понятия не имел, откуда ее знает. За исключением местного радио, здесь можно было поймать только одну христианскую радиостанцию, но на ней этой песни никогда не звучало. Уильям знал, что она реально существует, только потому, что частично помнил слова.

Он шел и тихо напевал про себя:

«Лягушка по имени Джеремайя,

Мой хороший друг…»

Остальных слов он не знал, поэтому дальше насвистывал только саму мелодию.

«Радуйся, мир…

Все мальчики и девочки…

Трам-пам-пам…

Радуйтесь, все…»