Ищейки Смерти

Мучители били только один раз в день. Да и то, били больше для профилактики, чем для чудовищных страданий. Еду не давали, но в ней надобности и не возникало: шакалы приносили с помоек съестные отбросы. С питьём, как ни странно, проблем тоже не было: раз в три дня охранник наполнял лоханку сравнительно чистой водой. Но, самое ведь главное, для ведра, в которое опорожнялся, принесли крышку, чтобы вонь меньше разносилась по камере! Но это ещё не всё! Подумать только, стоило только ведру наполниться, как за ним приходили, заменяя новым! Нет, но разве может быть что-то лучше этого? Разве жизнь способна одарить мыслящего большим счастьем? Тартор в этом уж очень сомневался. Нет, как же ему всё-таки повезло!

Омрачало одно: лёгкие болели всё больше. Кровавый кашель порой часами не останавливался. Болезненный озноб всё чаще разбивал тело. Когда становилось совсем уж плохо — в камеру входили охранники и поили горячим травяным отваром. На день-другой становилось лучше. Но потом всё повторялось вновь.

Жраб и его жестокие дети могли неделями не заходить в «смертельную камеру». Тартор всё больше убеждался в своём везении. Любимцы шакалы с утра и до вечера скрашивали его жизнь. К вечеру они разбегались на поиски пропитания. А ранним утром возвращались и будили своим нетерпеливым, полным любви и преданности тявканьем.

Тартору даже начинало становиться стыдно, что так сильно ненавидел Филику. Да, она подлая, мерзкая и противная женщина, погубившая его жизнь. И что теперь? Стык потустороннего и смертного мира не на ней сходится. Слишком уж много чести этой дуре. Хоть и такой приятной в постели дуре… Гирен бы её подрал, столько противоречивых чувств к ней: от слепой любви до дикой ненависти! Нет, нужно что-то делать с собой. Да вот только что? Скорее всего, найти ответ на этот вопрос никогда не удастся…

Еды хватало. Шакалы исправно приносили объедки: голодные дни постепенно становились воспоминанием, страшным сном, который так радостно забыть и стараться больше не вспоминать. А вместе с умеренной сытостью к Тартору принялось возвращаться здоровье. Его тело перестало походить на обтянутый кожей скелет и уверенно начало восстанавливать былую форму. Побои медленно сходили, ведь избиения вторую неделю как прекратились. Наёмник уже уверенно мог стоять на ногах, не боясь рухнуть от бессилия, а руки перестали дрожать. В мышцах начинала оживать былая сила. Да что там сила — кровавый кашель досаждал не так часто, как раньше. Крепкий и сильный от рождения организм Тартора начал брать верх над, казалось уже одолевшей его, хворью.

Возвращалась сила, а вместе с ней возвращалось желание совершить побег. В голове Тартора начали появляться дерзкие планы. Да, Жраб, его сыновья и подчинённые — крепкие ребята, спору нет, но Тартор ведь и сам не из простого замеса. Конечно, их сила — в количестве. С толпой справиться будет невозможно. Но если удастся захватить Жраба и, под угрозой его смерти, выйти наружу… А если злость возьмёт верх над Тартором и он прикончит Главу городской охраны, то не беда — всегда есть его сыновья! А как ещё можно выбраться из камеры? Распилить толстенные металлические решётки в стенном проёме? Чем? Шатающимися зубами? Да даже если бы и было чем — в глазное отверстие постоянно кто-то наблюдает. Даже по ночам. Подкоп? В каменных плитах? Нет, выбраться из «смертельной камеры» можно только боем.

Вёдра с питьевой водой заносить в камеру перестали. Вместо этого в стенной проём подвели трубу с вентилем. О благо, повернув вентиль, из трубы начинала литься настоящая вода! Да, рыжеватая от ржавчины, ну и что? Ведь, несмотря на металлический привкус, её можно и пить, ей можно и мыться! Если бы не постоянный ненавистный взгляд из дверного глазка, ощущаемый даже спиной, можно было бы решить, что о Тарторе забыли. Никто не заходил. Никто не бил. Никто не оскорблял. Никто не унижал.

Но интуиция матёрого наёмника не давала Тартору расслабиться. Он чувствовал во внезапном улучшении жизни подвох. Злостный, ужасный, полный следующей за ним боли и страдания подвох.

Как оказалось, интуиция не подвела его…

Как-то Тартор проснулся от тревожного ощущения: словно незаметно что-то вырвали у него прямо из под носа, безболезненно оторвали кусок вместе с мясом… Но что не так? Спросонья сказать трудно. Стены, пол, матрац, вентиль — всё, как и прежде. В камеру не заносили мёртвых тел похожих на Филику женщин, над головой не стоял скалящийся в предвкушении кровопролития палач с боевым топором, не ухмылялась толпа здоровенных детин, жаждущих почесать кулаки… Тогда в чём проблема? Скулёж и тявканье! Как же без них одиноко в камере! Вот уже сколько времени шакалы с утра пораньше будили хозяина. Но сейчас их вострые мордочки не торчат между стальными прутьями…