Исчезающие девушки

Меня зовут доктор Личми и я КЭП.

Сегодня я поймала Ники в своей комнате. Она вела себя так, будто бы просто ищет голубой кашемировый свитер, раньше принадлежащий маме. Как будто бы я могла поверить в это. Она знает, что я предпочла бы носить одни цепи, чем вещи пастельных цветов. И она прекрасно понимает, что я догадываюсь, что она знает всё это! Бьюсь об заклад, что это мама отправила её шпионить за мной и разузнать все, чтобы быть уверенной, что у меня нет никаких проблем.

На случай, если такое случится снова: ПРИВЕТ, НИКИ!!! ПРОВАЛИВАЙ ИЗ МОЕЙ КОМНАТЫ И ПРЕКРАТИ ЧИТАТЬ МОЙ ДНЕВНИК!!!

И чтобы сэкономить твое время, — косячки спрятаны в цветочном горшке, а мои сигареты лежат в ящике нижнего белья. Ах да, у Арианы есть друг, который знает, кто мог бы достать нам «Молли» в эти выходные. Не рассказывай маме и папе, иначе я расскажу им о том, что их маленький ангел не такой уж и ангел вовсе. Я слышала, чем вы занимались с Аароном в котельной в День Основателей Бала. Шалунишка-шалунишка. Не потому ли ты постоянно таскала с собой презервативы в сумке? Отлично.

И да, мы обе можем играть в эту игру Н.

Люблю.

Твоя маленькая сестричка.

21 июля. Ники

Это второй день моей карьеры в «ФанЛэнде», а я уже опаздываю. Выпиваю в один присест мамин кофе, который, кстати, подозрительно напомнил средство для прочистки водопроводных труб, когда слышу стук в дверь.

— Я открою!

Мама до сих пор в ванной. Наверное, проделывает всё, что она обычно делает по утрам: кремы и лосьоны, слои макияжа. Это превращает её из морщинистой тётки с мешками под глазами в ухоженную женщину средних лет.

Я всё равно собираюсь выходить, поэтому схватив свою сумку с подоконника, бегу вниз в холл, мимолётом заметив, что незнакомые садовые сапоги всё ещё валяются на протяжении всех пяти дней, как я вернулась домой. Неожиданно для себя злюсь: мама всегда доставала нас, чтобы мы всё за собой убирали, а сейчас её это совсем не волнует? Я поднимаю эти ботинки и бросаю в гардероб. Довольно большой кусок грязи отваливается с толстой резиновой подошвы.

На крыльце я совсем не ожидала столкнуться с копом, и на какое-то мгновение в груди у меня что-то сжимается, время останавливается и отматывается назад, — я думаю о Даре. Что-то случилось с Дарой.

Затем вспоминаю, что Дара вернулась домой вчера вечером. Я слышала громкий топот на лестнице, а потом отрывок скандинавского танцевального техно, как будто бы она нарочно пыталась мне досадить.

Женщина-полицейский держит мою любимую хоккейную толстовку.

— Вы Николь Уоррен? — она произносит моё имя, как будто это что-то отвратительно грязное.

Скорее всего она прочла старую лагерную нашивку, до сих пор находящуюся с изнанки у воротника.

— Ники, — автоматически поправляю я.

— Что случилось?

Мама спустилась до середины лестницы, она не до конца наложила макияж: тональный крем высветляет её лицо, ресницы ещё бледные, а брови практически незаметны, — как будто она натянула бледную маску. Она накинула банный халат поверх рабочих брюк.

— Не знаю, — отвечаю я.

В это же самое время говорит коп:

— Вчера вечером была вечеринка на стройплощадке возле реки Саскаватчи, — она поднимает вверх толстовку. — Мы сняли это с вашей дочери.

— Ники? — мама спускается вниз, сильнее затягивая пояс на халате. — Это правда?

— Нет. Вернее, я не знаю. Вернее… — я делаю глубокий вздох. — Меня там не было.

Коп переводит взгляд с меня на толстовку и снова на меня.

— Это ваша вещь?

— Очевидно, — говорю я и эта ситуация начинает меня раздражать, потому как я догадываюсь.

Дара. Вечно эта чёртова Дара. Несмотря на то, что случилось, она никак не может не попасть в неприятности. Как будто это её каким-то образом питает, как будто она получает энергию от всего этого хаоса.

— На ней моё имя. Но меня там не было. Прошлой ночью я была дома.

— Сомневаюсь, что толстовка сама пришла в «Дринк», — говорит коп, ухмыльнувшись, как будто произнесла анекдот.

Меня беспокоит то, что она называет это место «Дринком»[9]. Это мы его так зовём, идиотское, конечно, название, но не особо приятно, что она об этом знает, как будто бы доктор осматривает твою ротовую полость без перчаток.

— Ну, тогда это какая-то загадка, — говорю я, забирая у неё кофту. — Вы — полицейский. Вот и выясните.

— Ники! — голос мамы звучит твёрже. — Перестань.

Они обе уставились на меня, у обоих на лицах выражение разочарования. Не знаю, когда каждый взрослый учится такому взгляду. Может быть, это входит в учебную программу университета. Я чуть было не проговорилась о том как Дара использует решётку для роз в качестве лестницы. Что на самом деле это она украла мою кофту, а потом напилась и забыла её.

Но несколько лет назад, когда мы ещё были детьми, Дара и я поклялись, что никогда не предадим друг друга. Это не было формальным действием, как, например, клясться на мизинцах. Это было безоговорочное понимание, гораздо глубже того, что имеет форму.