Для полного определения характера болезни Ньютона необходимо, во-первых, – условиться насчет термина
По нашему мнению, единственным признаком, отличающим настоящее умопомешательство от различных нервных возбуждений и экстазов, является слабость воли, соединенная с расстройством логических способностей. Что касается чувств, они могут быть крайне притуплены, но иногда и наоборот могут находиться в крайне возбужденном состоянии – порою то и другое состояния чередуются. Если будет доказано, что во время болезни Ньютон не только не мог управлять собою, но и обнаружил явное отсутствие элементарной способности логически мыслить, дошедши до того, что некоторые его действия и мысли могли показаться следствием вопиющей неразвитости или даже глупости, всякое сомнение потеряет смысл: Паскаль, которого ложно считали помешанным, даже в своем знаменитом “Завещании” остался если и больным мистиком, во всяком случае умным человеком; письмо же, подобное тому, которое Ньютон отправил Локку, мог написать или глупец, или безумный.
Приблизительный ход развития болезни Ньютона, по нашему мнению, следующий: в начале 1692 года происходит пожар, истребивший его бумаги и сильно потрясший Ньютона, который “не мог опомниться” в течение месяца; гибель его трудов наводит на Ньютона крайнюю апатию – в меньшем размере мы это видели после полемики из-за оптических теорий, когда Ньютон, бывший в расцвете сил, на минуту бросил философию и взялся за производство сидра; вскоре ум Ньютона начинает работать, но болезненно; он занимается богословием, переписывается с Бентлеем; он болен, но все еще не сумасшедший. Переписка изнуряет его окончательно; Ньютон начинает страдать то мучительной бессонницей, то болезненной сонливостью; в начале 1693 года болезнь обостряется, мысли Ньютона становятся бессвязными, он впадает в глубокую меланхолию. Это состояние, идущее по нарастающей до осени, и есть эпоха полного умопомешательства, длившаяся около года. Такая картина болезни сходится и с показанием Гюйгенса, что Ньютон сошел с ума в начале 1693 года, и с письмами к Локку, писанными Ньютоном осенью этого года. Лишь с октября начинается улучшение, и около апреля 1694 года Ньютон уже понимает свои “Начала естественной философии”.
В доказательство справедливости такого взгляда на болезнь Ньютона приведем главные факты, касающиеся этой печальной эпохи в жизни великого человека.
После первого потрясения Ньютон понемногу стал приходить в себя и к концу 1692 года был почти здоров. В это-то время он затеял богословскую переписку, доведшую его до еще более тяжкой болезни. Весьма возможно, что на богословские предметы он был опять наведен не только собственными мыслями, но и стараниями друзей, родственников и особенно родственниц. Английские женщины, как известно, часто говорят с больными о религии, и, кроме желания рассеять меланхолию Ньютона, тут играло, быть может, роль соображение, что благочестивые размышления не так утомят мозг больного, как научные предметы; а этот мозг требовал пищи уже по одной привычке к сосредоточенному мышлению. Еще летом 1692 года Ньютон чувствовал себя настолько сильным, что мог послать математику Валлису ответ на трудное геометрическое предложение – ясное доказательство того, что потрясение, за которое история должна винить любимую собачку Ньютона, не оставило неизлечимых последствий и что окончательное помешательство Ньютона было вызвано безрассудным переутомлением мозга больного, которого, быть может, почти заставили заниматься отвлеченностями богословской догматики. Всю зиму 1692/93 года, с начала декабря по конец февраля, Ньютон размышляет исключительно о богословии и пишет замечательные в своем роде письма к доктору Бентлею, доказывающие, что в эту зиму Ньютон никак не мог быть сумасшедшим, но мог от таких работ сойти под конец с ума.