Натали молча ушла в комнату. Когда к ней приходила репетитор по английскому языку, тетя Светлана играла роль заботливой матери и долго рассказывала молодой женщине с грустными отекшими глазами, какая у нее хорошая и замечательная дочь. Преподавательница мило улыбалась в ответ, хотя у Натали складывалось такое чувство, что и она, и учительница отбывают здесь некую повинность. Никакой заинтересованности в успехе обучения у репетиторши не было: получив свои пятнадцать долларов за занятие, она растворялась в толпе совершенно равнодушных к Натали людей.
Один раз к ним заходили из опеки — Натали поняла это по разговору. Светлана показала двум инспекторам комнату Натали. Инспекторы одобрительно закачали головами и что-то пометили каждый в своем бланке. Натали была готова на ломаном английском объяснить им, каково ей здесь, в конце концов, рассказать о том, что дядя Рудольф ее изнасиловал. Но инспекторы с ней даже не заговорили. После их визита Натали сидела в комнате, разглядывая маленькую фотографию родителей из того альбома, что она тайком в вещах увезла с собой, и тихо плакала.
2
Натали стояла на лестнице. Внизу стоял Рудольф и говорил с кем-то по телефону сначала на английском, потом перешел на русский.
— Ты понимаешь, что все должно пройти так, как я сказал, иначе мы потеряем сто тысяч, и тебе придется самому их заплатить. Ты меня, кажется, не понял: сделаешь все так, как я скажу. Контейнер приходит, мы его оформляем. Я договорился, вскрывать и проверять его никто не будет. Твое дело сделать один комплект бумаг, а потом и второй. Оформляешь, передаешь, контейнер уходит нашим друзьям, они платят нам деньги. Ясно? Твою мать, ясно тебе?
— Контрабанда, — подумала Натали. — Но чего? Хотя, какая мне разница…
Под Натали скрипнула половица.
— А, это ты, — Рудольф посмотрел наверх. — Мы с тетей уедем на пару часов по делам, тебя закроем в доме. Поняла?
— Поняла, — грустно ответила Натали.
После того, как дядя и тетя ушли и закрыли дверь, Натали села на подоконник большого окна в кухне. Она смотрела туда, где виднелись убегающие вдаль бесчисленные коттеджи с маленькими задними двориками и аккуратно подстриженными газонами, столь же аккуратными дорожками, по которым лишь изредка проезжали автомобили. Слишком чисто намытые и слишком дорогие, чтобы быть автомобилями в привычном понимании этого слова. Все вокруг было чужим и непривычным. На кухне не дребезжал холодильник. Даже пыль на подоконнике, где сидела Натали, была не пылью, а лишь жалким на нее намеком, не более.
Натали казалось, что окружающие люди хоть и чувствуют дискомфорт от проживания здесь, но предпочитают его скрывать под маской самодовольной улыбки и за причмокиванием жвачки. Вокруг было полно русских. Вообще, говорить по-русски в том районе, где волею судьбы оказалась Натали, считалось каким-то особенным шиком.
Только небо было таким же, светлым, голубым, и облака были такими же. Да и сама Натали нисколько не изменилась. Она была все той же и жила теми же воспоминаниями, что были с ней в те последние дни перед отъездом.
Сидя на подоконнике, Натали задремала. Неожиданно она почувствовала, как что-то в нее ударило, что-то скользкое. Она открыла глаза. На ее плече лежала банановая кожура. В нескольких метрах стояла Светлана.
— Ах ты мразь, с ногами на окно, — от ярости Светлана даже брызнула слюной.
— Ты его мыла? Это мой дом, поняла?
— Не надо на меня орать, я помою, — спокойно ответила Натали.
Неожиданно Светлана подскочила и ударила Натали кулаком в висок. От неожиданности Натали закричала, но от следующего удара смогла увернуться. Она спрыгнула с подоконника, оттолкнув Светлану, и бегом, изредка спотыкаясь, направилась в свою комнату.
— Будь ты проклята, тварь, будь ты проклята, — причитала Светлана. — Ты отравляешь нам жизнь. И почему ты не сдохла тогда, со всеми? Будь ты проклята…