Ирландский спаситель (ЛП)

А затем он выходит в коридор, придерживая дверь для Иветт, прежде чем плотно закрыть ее за ними обоими. Мои глаза мгновенно наполняются горячими, ревнивыми, злыми слезами. Ревную к Иветт, злюсь на себя. Я все испортила, потому что не могла быть довольна тем, что предложил мне Александр, безопасной и комфортной крышей над головой, его осторожной привязанностью, местом, где я, возможно, даже пыталась залечить некоторые из своих ран, внешних и внутренних. Он не причинил мне вреда. Он не прикасался ко мне ни с чем, кроме уважения. И я все испортила, потому что не доверяю ему.

Как я могла, когда он купил меня у такого человека, как Алексей?

Я знаю, что сказала бы София, будь она здесь, если бы могла услышать мой собственный внутренний диалог.

— Не причинять тебе боли и не насиловать тебя, это самый минимум, Ана. Не то, за что можно упасть ниц и быть вечно благодарной. Посмотри, где ты сейчас находишься, ешь на полу, как щенок или домашняя кошка.

Но разве это не моя вина?

Я отчаянно желаю, чтобы у меня был кто-то, с кем я могла бы поговорить, кроме как внутри моего собственного мозга. Со времен Франко и последовавшей за ним глубокой, мрачной депрессии я не была уверена, что могу больше доверять собственному разуму. Иногда то, о чем я думала, особенно сразу после, шокировало меня. Темные, ужасные вещи, которые приводили меня в ужас, потому что до Франко они никогда даже в малейшей степени не приходили мне в голову.

Мысли о том, чтобы причинить ему боль, медленно и мучительно, в отместку за мои искалеченные ноги и потерянную жизнь. Мысли о том, чтобы причинить боль себе хотя бы для того, чтобы избежать ада, в который он меня ввергнул, и из-за чего? Пытаясь помочь своей лучшей подруге. Быть верной ей. Быть готовой сделать все, чего бы это ни стоило, чтобы помочь ей. Но мне больше не с кем поговорить.

Я совсем одна, и это поражает еще сильнее в данный конкретный момент, я стою на коленях на ковре с остывающим завтраком на тарелке передо мной, голоса Александра и Иветт доносятся из коридора на французском, который я даже не пытаюсь понять.

Я за тысячу миль от дома, и я одна. Эта мысль снова и снова стучит молотком в моей голове. Две враждующие стороны моего разума не могут прекратить борьбу между мыслью о том, что я идиотка, раз всегда верила, что Александр может быть кем угодно, кроме моего похитителя и моего владельца, и мыслью о том, что если бы я могла просто быть хорошей, если бы я могла просто повиноваться ему и не пользоваться преимуществом после того, как он дал мне так много, я бы не осталась одна. Эта сторона, смешанная с давним желанием к нему и тоской по его одобрению, побеждает. Потому что никто не придет за мной, а я не хочу быть одна.

Я отправляю в рот несколько яиц, желая покончить с едой до того, как он вернется. Они вкусные, даже холодные, и я быстро съедаю их, запивая стаканом воды. Когда Александр возвращается в комнату, я стою на коленях, откинувшись на пятки, вытираю пальцы салфеткой, которая лежала на моей пустой тарелке, руки сложены на коленях.

— Хорошая девочка, — говорит он с явным удивлением в голосе. — Теперь, может быть, ты уже усвоила вчерашний урок.

Я хочу сказать ему, что да, я это сделала, но вместо этого молчу. Я думаю, может быть, ему это понравится больше. Я не отрываю глаз от коврика, пока он убирает мой поднос с завтраком, ставит его на туалетный столик и достает одежду горничной. Что-то в моей груди слегка подпрыгивает при виде этого. Если бы он мне совсем не доверял, то не позволил бы мне убираться в квартире, не так ли?

— Вставай, — коротко говорит Александр, и я поднимаюсь на ноги, немного неуверенно. Я чувствую его руку на своем предплечье, удерживающую меня от наклона вперед, и волна ощущений омывает мою кожу, волоски встают дыбом от его прикосновения.

Все, что я могу видеть в своей голове, это его прошлой ночью, вцепившегося в столбик кровати, с напряженным членом в кулаке, когда он смотрел на фотографии и громко стонал, когда кончал, и его бедра качались…

Черт. Я чувствую, как румянец угрожает расползтись по моей шее и щекам, и я прикусываю язык, пытаясь загнать все обратно с острой болью. Теперь, когда я увидела обнаженного Александра, какой он красивый, теперь, когда я увидела нечто настолько откровенно сексуальное, что знаю, что не должна была этого делать, я не могу смотреть на него по-прежнему. Я знаю, что скрывается под его накрахмаленной одеждой, его тщательно ухоженной внешностью, его хладнокровным поведением. Воспоминание о той едва сдерживаемой страсти, когда он прикасался к себе, заставляет меня задуматься, каким бы он был с партнершей. Невозможно не представить, как его мышцы напрягаются надо мной, как он сжимает зубы, когда его бедра толкаются вперед, управляя его членом…

— Анастасия, с тобой все в порядке? — Александр смотрит на меня, его глаза сузились с выражением, похожим на беспокойство. — Ты покраснела. И тяжело дышишь. Ты больна?

— Я…э…э… нет, — заикаюсь я, качая головой. — Я просто плохо спала.

Его брови хмурятся.

— Даже с чаем?