— Дежурный?.. Говорит генерал Речницки. Срочно готовьте самолет в Москву… Нет, я не полечу. Нужно доставить в военный госпиталь тяжелораненого.
В тот же день Ромку переправили в столицу СССР, в Центральный военный госпиталь. Однако все усилия врачей с богатым фронтовым опытом оказались тщетными — через три дня, не приходя в сознание, Роман скончался. Слишком серьезны были раны и слишком велика потеря крови.
Мокотовская дельница ZMP пребывала в унынии и растерянности. Как же так? Они, которые жадно ловили каждое его слово (и любой из них готов был заслонить его собой), — они живы. А вышло так, что заслонил их всех собой он один, и вот теперь его нет. Нет больше Ромки, нет командира, за которым они шли в огонь и в воду, который мог выслушать и понять, все объяснить и растолковать. Вот только с Янкой объясниться так и не сумел, хотя заглядывался на нее и обхаживал всячески уже давно…
Последний прощальный подарок — три увядших гвоздички, залитые кровью, — легли на его могилу. У Нины не хватило сил оставить их у себя — так больно рвал душу даже случайный мимолетный взгляд, брошенный на эти цветы. Она не раз задавала себе вопрос — могла бы она ответить Ромке взаимностью, если бы он все-таки решился сделать первый шаг? Наверное, могла бы. Ведь она явно выделяла его среди всех своих знакомых, и если ухаживания и товарищей, и блестящих шляхетных панов, и молодых советских офицеров оставляли ее в лучшем случае равнодушными, то с ним равнодушием и не пахло. Правда, до сих пор она как-то не задумывалось о том, что возможно или невозможно между нею и командиром. И вот смерть оборвала ниточку, которая могла протянуться в будущее. Его больше нет, и уже никогда ничего между ними не будет. Думай — не думай, горюй — не горюй… Но стоит вспомнить его улыбку, как сердце рвет острая, безжалостная боль.
3. За кулисами
Минул август, наступила осень с золотым листопадом, дождями и холодными ветрами. Настало время очередной командировки в Москву. И на этот раз — надолго. Якуб предупредил дочку:
— В Москве предстоит серьезная работа. Будем готовиться к очень ответственному делу.
Покинув вагон варшавского поезда, оставшегося на пути с европейской колеей, генерал Речницкий с дочерью коротали время до пересадки на московский состав в ресторане брестского вокзала. Нина прихлебывала не слишком хорошо приготовленный кофе, понемногу откусывая от лежащего на тарелочке эклера, и со скучающим выражением на лице наблюдала, как отец, расположившийся у буфетной стойки, рассыпает комплименты блондинке-буфетчице. Девица, надо признать, была довольно симпатичная, и Якуб увлекся ею не на шутку, забыв о времени. А между тем до отправления поезда на Москву осталось всего ничего.
Попытки Нины обратить на себя внимание и напомнить о необходимости поторопиться остались безуспешными. Наконец она вскочила со своего места, набросив на плечи новенькую беличью шубку, и решительно направилась к отцу. Этот демарш не остался незамеченным — генерал демонстративно повернулся к ней спиной, давая понять, что не собирается отрываться от своего увлечения.
В этот момент раздался длинный гудок паровоза, возвещающий об отправлении поезда, и Нина, не раздумывая, схватила отца за руку и потащила к выходу. Тот и сам уже опамятовался и стремглав бросился на перрон. Поезд уже набирал ход, и не оставалось другого выхода, как запрыгивать в вагон на ходу. Нине с большим трудом, даже при поддержке отца, удалось удержаться на подножке, вцепившись обеими руками в поручни. А ее беличья шубка, накинутая впопыхах, слетела с плеч и отправилась под колеса следующего вагона…
Нина с нетерпением ждала новой встречи с Москвой, но вот предстоящий визит в «родное» ведомство отнюдь не наполнял ее душу энтузиазмом. От всех предыдущих посещений у девушки остался довольно-таки неприятный осадок. Каждый раз они с отцом первым делом проходили через форменные допросы, процедура которых практически не изменилась со времен НКВД еще тех, тридцатых годов.
При этом приходилось подвергаться обычной процедуре полного личного досмотра, какой подвергают прибывающих заключенных. Особенно неприятно для Нины было то, что досмотром там занимались мужчины, отказывавшиеся принимать во внимание ее смущение. Каждый раз при этом они прибегали к стереотипному аргументу:
— А как же ты у гинеколога обследуешься? — возникало впечатление, что, задав этот вопрос, вопрошающий искренне полагал, будто тем самым снимаются всякие претензии.
На заданный вопрос Нина честно отвечала:
— Никак! — и такой ответ неизменно вызывал удивление. Еще большее удивление офицеры, осуществлявшие досмотр, испытывали, когда убеждались что Нина еще девственница.