Йот Эр. Том 1

– Яков Францевич служит в РККА и никакого отношения к Польской армии не имеет! – не раздумывая, отрезала бабушка.

– Мы знаем, – взмахнул руками в примиряющем жесте незнакомец, продолжая источать любезность, – мы знаем! Но мы считаем своим долгом не оставить своим попечением семью соотечественника, попавшую в стесненные обстоятельства военного времени! Мы можем серьезно помочь вам с продуктами! Белый хлеб, мясные консервы, шоколад… – принялся перечислять он соблазнительно звучащие названия.

– Вот что, господин хороший, – сурово бросила Елизавета Климовна, не дав ему договорить, – убирайся-ка ты подобру-поздорову! А не то придется НКВД кликнуть!

При этих словах лицо незнакомца на мгновение перекосила гримаса, но он тут же взял себя в руки, повернулся и, не говоря ни слова, ушел.

– Бабушка! А почему ты от продуктов отказалась? – с некоторым недоумением поинтересовалась Нина, когда дверь за визитером захлопнулась.

– Потому! – сохраняя суровый тон, ответила та. – Знаю я такую братию. Помогут на копейку, а потом как бы всю жизнь не пришлось расплачиваться.

Затем, немного помолчав, она добавила:

– Приходилось уже слыхивать об этих поляках. Под городом стоят. Паны – они паны и есть. Думаешь, они о своих пекутся? Как бы не так! Солдатики-то ихние тоже впроголодь перебиваются, а офицерье в открытую продуктами торгует, ценности всякие скупает, девок себе за жратву на ночь снимает… – тут она осеклась и резко заключила: – Нет, с ними связываться – себе дороже! Не с добра они Яковом-то заинтересовались, не с добра. И вправду, в НКВД о них надо сообщить! Завтра же с Саввой переговорю.

5. Эвакуированные и беженцы

Еще с сентября 1941 года Ташкент стал наполняться эвакуированными. При общих военных трудностях жили они по-разному и снабжались по разным категориям, но всем нужна была работа. Кто имел рабочую или инженерную специальность, у тех обычно получалось устроиться на завод, тем же, кто специальности не имел, работа находилась не всегда. Артисты работали в театрах, на киностудиях, в концертных бригадах. Писателям было сложнее – далеко не у всех была возможность издаваться или подрабатывать журналистским ремеслом.

Очень плохо приходилось неорганизованным беженцам. Им тоже помогали, но эвакуированными занимались в первую очередь, для них в плановом порядке изыскивали какое-никакое жилье, а беженцам зачастую приходилось искать угол самим либо ютится в страшной тесноте, по несколько семей в одной комнате. Хуже всего было тем, кто при бегстве от наступающих немцев и последующих скитаниях остался без вещей, без денег, без документов. А как устроиться без документов на завод, тем более – на военный? А как без документов прописаться? Ведь карточки иждивенцев выдавались на основе данных прописки по месту жительства. Многие из таких беженцев не смогли никуда пристроиться, опустили руки и превратились в оборванных, вечно голодных нищих, опухших от пеллагры. Они просили хлеба под заборами и окнами домов у более счастливых – всего лишь полуголодных и полунищих. По утрам по Ташкенту проезжала арба и собирала трупы умерших на улицах за ночь, число которых возрастало в холодные зимние месяцы.

Эвакуированные из блокадного Ленинграда испытывали трудности другого рода – скорее моральные. Казалось бы, по сравнению с ничтожной блокадной пайкой и лютой ленинградской зимой здесь, в Ташкенте, они попали в довольно сносные условия. Но от блокадников нередко приходилось слышать, что в Ленинграде было, конечно, голоднее, но легче.

– Там мы все голодали одинаково, – говорили они. – А здесь живущим впроголодь с ума можно сойти от обилия жратвы вокруг, которая подавляющему большинству недоступна, только зря слюной исходишь. Да, как и везде, были у нас там всякие сволочи и мародеры, но они от людского глаза прятались. Тут же они совсем не стесняются…

И в само деле, базар и уличные дуканы дразнили рассыпчатым пловом с бараниной, наваристым лагманом, шашлыками… Светились окна коммерческих ресторанов, оттуда лилась музыка, и подгулявшие компании веселились вовсю. Спекулянты, вороватые чиновники, заведующие распределением каких-либо благ, просто воры, крутящиеся вокруг них проститутки – они чувствовали себя в военном лихолетье, словно рыба в воде. Время от времени кто-нибудь из них исчезал: кто получал нож под ребро, а от кого-то оставалась лишь запись в соответствующих документах – «приговор приведен в исполнение…» Но прочих это не останавливало – они спешили воспользоваться преимуществами своего положения, пусть и недолговечными.

По-разному встречало эвакуированных местное население. Кто-то откровенно ворчал:

– Наших всех на фронт забрали, а эти понаехали сюда, в тылу отсиживаться.

Для кого-то несчастные, заброшенные войной в Ташкент, представлялись лишь толпой попрошаек, с которых не следует спускать глаз, дабы они не стащили что-нибудь. И на случай, если что пойдет не так, бдительно поглаживали навершия пчаков, покоящихся в глубоких кожаных ножнах на поясе.