Иосиф Сталин. Начало

— Немного рано. Балаболка… — так Коба все чаще теперь называл Троцкого, — пока здесь. Ждет, что мы отправим его в ссылку, сами наденем на него желанный терновый венец. Нет, его ссылка у нас ничего нам не даст. Пока он внутри страны, у оппозиции есть вождь. Что будем с ним делать, Николай?

Бухарин молчал, вопросительно глядел на Кобу.

Тот ответил:

— Мы тут подумали… и решили вышибить его из страны!

На лице Бухарина появилось изумление, потом испуг.

— Мижду нами говоря, — продолжал Коба, — у товарища Троцкого были большие заслуги, их у него никто не отнимает. Но если мыслить диалектически, он сам должен понять: сейчас его присутствие в стране очень мешает торжеству идей той самой Революции, которой он отдал столько сил. Пока он в стране, его сторонники будут бузить. Сколько нужных государству людей окажутся вычеркнуты из политической жизни. Я хочу, чтоб ты объяснил ему ситуацию. Скажи: мы надеемся, что он поймет… и сам уедет из СССР… по-хорошему!

Бухарин походил по комнате, повздыхал, проговорил:

— Ты прав, Коба. Но как тяжело! — И пошел звонить.

Коба обратился ко мне:

— Хороший человек Бухарчик. Но нежный, как женщина. — Помолчал, добавил: — И потому всегда готов изменить тебе, как женщина…

Секретарь принес чай. Мы молча пили, ожидая нежного Бухарчика.

Довольно скоро он вернулся:

— Лев не стал разговаривать. Сказал: сам не уеду. Азиату придется меня убить.

Вскоре в кабинете появился Ягода.

— Негодяй… — (Троцкий), — беседовал с кем-то из Промышленной академии. Тот звонил ему из телефона-автомата. Договорились, что в день высылки выйдет на улицу вся Промакадемия…

Бедный Лев никак не мог понять, что теперь прослушиваются все его разговоры.

Коба слушал спокойно, равнодушно. Только глаза горели желтым огнем (что означало — пришел в бешенство). Поручил Бухарину:

— Позвони ему сегодня, Николай, и сообщи дату высылки, которую будто бы у меня выведал. — Коба назвал число. Выходило, что вышлют через неделю. — Так что у него будет время подготовиться, — усмехнулся он.

Когда Бухарин ушел, Коба сказал:

— Не верю Бухарчику. Ты, Ягодка, не оставляй его без внимания. Все они одним миром мазаны… Где живет балаболка?

— На квартире Белобородова. — (Белобородов — старый большевик, бывший глава Уральского Совета, организовавший расстрел царской семьи. Он до конца остался верным соратником Троцкого.) — Белобородов отправился в ссылку и оставил квартиру Троцкому. Троцкий там живет с сыном…

— Понятно, — кивнул Коба и обратился ко мне: — Высылать товарища Троцкого будем завтра. Ты участвуешь. Сделаешь и укатывай в свой Берлин. Проследи, чтоб обошлось без увечий. Иначе балаболка будет жаловаться на весь мир.

Это было ужасное поручение. Все-таки Троцкий — вождь нашей Революции. Но к этому времени уже повелось: Коба приказывал, я исполнял, и без обсуждений.

В десять утра мы пришли к квартире Белобородова. Позвонили в дверь, никто не открывал. Наружка сообщила: Лев не выходил из квартиры — он внутри.

Мы (трое чекистов и я) попросту разрубили дверь топорами и ворвались в квартиру.

В передней поджидал сын Троцкого. Он бросился на нас. В это время Троцкий выбежал из комнаты, пытаясь вырваться наружу.

Сына повалили на пол, один из чекистов держал его. Мы втроем управились с отцом. Троцкий оказался на удивление силен, разбил лицо одному из чекистов, наставил изрядно синяков и мне — он явно нарывался на ответ. Но мы выполняли просьбу Кобы, осторожно обращались с его лицом. Наконец он устал, и мы повалили его на пол.

Вчерашний вождь Революции лежал на полу, крепко ухватившись за ножку письменного стола! И мы тащили его по полу вместе с этим проклятым столом. Наконец отодрали, подняли на руки. На руках вынесли из квартиры.

Сын шел сзади, кричал что есть мочи: «Глядите! Контра насильничает над отцом Октября! Выходите! Не дайте совершится Термидору!»

Но никто из живших в доме (это были старые партийцы-руководители) не открыл дверей, Коба их уже выучил.

…В 1937 году почти все они лягут с пулей…

Мы с трудом несли Льва по лестнице, он бился, вертелся в наших руках. На улице все-таки выскользнул, упал на землю. Но опять подняли и вот так — на руках донесли до автомобиля. Там он сдался, сказал:

— Не надо, я сам.

Опустили на ноги. Тогда он повернулся, посмотрел на меня… плюнул мне в лицо и сел в машину. Что я мог сделать? Убить? Нельзя! Бить? Тоже! Ничего нельзя — только утереться. Я утерся.

Мы поехали на вокзал.

Вокзал и площадь перед ним были оцеплены милицией. Но народу перед оцеплением скопилось немного, только отъезжающие. Сторонники Льва поверили в дату, сообщенную Льву Бухарчиком.

В вокзал никого не пускали. Поезда были отменены. Один спецпоезд, ждавший Троцкого, стоял у перрона.

На перроне Великий Лев решил все повторить. Попытался упасть на землю — не дали. Опять понесли на руках — к поезду. Сзади шел сын и уже как-то уныло кричал:

— Товарищи! Смотрите! Гонят Троцкого! Гонят из родной страны! Отца великой Революции!