Иосиф Первый, император всесоюзный

Можно, в принципе, попробовать заставить заплатить за индустриализацию советское крестьянство. Во времена НЭПа были весьма в ходу прямые переплаты крестьян, связанные с разницей в ценах на промышленные и сельскохозяйственные товары. Иначе говоря, кроме обычных налогов, прямых и косвенных, которые крестьянство платило государству, существовал, как отмечалось в партийных документах того времени, «сверхналог в виде переплат на промтовары и в виде недополучек по линии цен на сельскохозяйственные продукты». Речь шла, как полагали современники, о временных «ножницах», «перекачке» средств из деревни в город с целью быстрого подъема тяжелой индустрии. Если с 1913 по 1922 год цены на промышленные товары, по сравнению с ценами на продукцию сельского хозяйства, выросли в 1,2 раза, то к концу 1923 года «раствор» ножниц цен достиг уже 300 %. Другими словами, если, чтобы купить плуг в 1913 году, хватало 10 пудов ржи, то в 1923 году на этот же самый плуг требовалось уже 36 пудов ржи. Такая политика цен позволяла проводить неэквивалентный товарообмен между городом и деревней, изымать из сельского хозяйства немалые средства. Можно было продолжать грабить крестьянство — и за счет этого попробовать возвести пару-тройку Днепрогэсов.

Заманчиво, конечно, но… Товарность сельского хозяйства была на таком низком уровне, что всерьез говорить о крестьянине как о финансовом локомотиве индустриализации смешно и несерьезно. По сравнению с 1913-м годом производство зерна в 1927-м сократилось на 10 %. Несмотря на то, что к 1927 году промышленность и сельское хозяйство приблизились к уровню 1913 года, количество зерна для продажи на внутреннем рынке было в два раза меньше, чем в 1913 году. Полностью прекратился экспорт зерна, составлявший в 1904–1914 годах около 11 млн.т. в год, каждый год вставал вопрос о снабжении зерном крупных городов, что сильно тормозило развитие всей экономики.

Крестьянство не стремилось расширять свое производство — а зачем? Промышленные товары становились все дороже, явственно ощущался их дефицит. Поэтому в 1925/1926 финансовом году более 400 млн.т. хлеба не было вывезено на рынок и оставалось в крестьянских амбарах. В 1926/1927 году предназначенного на продажу хлеба оказалось ещё меньше, а его запасы в крестьянских амбарах приближались к миллиарду пудов. И логика крестьян понятна — зачем задаром отдавать в город зерно, если взамен все равно ничего получить невозможно? Тем более — существует альтернативный рынок зерна, который очень чутко реагирует на конъюнктуру — разрыв в ценах государственных и частных заготовок хлеба достигает к январю 1928 года 100 %.

Мало того, что сама идея заставить крестьян заплатить за индустриализацию оказывается порочной — заготовительный кризис, обусловленный этими обстоятельствами, принуждает государство возрождать чрезвычайные меры времен «военного коммунизма»: уже в конце 1927 года началась конфискация «хлебных излишков», установление постов на дорогах, обыск крестьянских амбаров. На поиски спрятанного хлеба направлены тысячи членов партии, привлекаются воинские подразделения, деревенские бедняки, которым при этом полагалось до 25 % конфискованного хлеба за низкую плату или совсем бесплатно.

Так что и этот вариант финансирования промышленности оказывается абсолютно безнадежным.

* * *

Но все мы, бывшие советские люди, пережившие финансовый бедлам 1989–1992 годов, помним, что в тяжелой обстановке правительства большинства новорожденных государств СНГ с легкостью прибегало к помощи печатного станка. Надо сказать, что вожди этих самых новорожденных государств СНГ не были первопроходцами в этом деле — эмиссия, как способ получения средств для общегосударственных нужд имела место и в самом начале индустриализации. Пока не выяснилось, что это — дохлый номер.

Сначала у Советской России все было как у людей — я имею в виду, в плане финансов.

Жуткий бардак в финансово-кредитной сфере эпохи «военного коммунизма» (когда за ненадобностью был упразднен даже Государственный банк) сменился робкими шагами по стабилизации денежной системы — «новая экономическая политика» требовала возвращения на свое законное место «всеобщего эквивалента».