Слабеющие крестьянские хозяйства не могли эффективно использовать появляющуюся новую технику — даже кулаки старались не вкладывать средства в новейшие агротехнические изыски, а уж о середняках (о бедноте умолчим — она в плане товарности сельского хозяйства была пустым местом) в этом контексте и говорить не приходится. Поэтому в 1926 году 40 % пахотных орудий по-прежнему составляли деревянные сохи, а треть хозяйств не имела даже лошадей, поэтому уровень урожайности был одним и самых низких в Европе. Аренда земли, на которую зажиточные крестьяне возлагали определенные надежды, была сопряжена с большими ограничениями. Фактически запрещалось образование хуторских хозяйств. Следствием провозглашенной политики «ограничения кулачества» стало снижение во второй половине 1920-х годов товарности крестьянских хозяйств, их рыночной ориентации. Так, почти в два раза по сравнению с довоенным уровнем, сократилась доля продукции, направляемой крестьянами на продажу. В 1926/1927 хозяйственном году они потребляли до 85 % своей продукции, что означало фактически возврат к натуральному хозяйству. Постепенно снижался объем сдачи зерна в государственные фонды.
То, что в экономике надо что-то решительно менять — было ясно еще в самые первые годы НЭПа. На нэпманов как на двигатель экономического развития надежды не было никакой — главной их заботой было в это время как можно быстрее нажиться (главным образом — на торговых операциях), да и их финансовые возможности (с точки зрения инвестиций в тяжелую промышленность) были весьма и весьма ограниченны.
На иностранных инвесторов, как это сейчас называется, то бишь на концессионеров из США и европейских стран, определенная ставка, безусловно, делалась — но практика показала, что «всерьез и надолго» иностранные капиталисты в советскую экономику приходить не собираются. Конечно, в некоторых отраслях удельный вес концессионных предприятий и смешанных акционерных обществ, созданных с участием иностранного капитала, был весьма заметным. В середине 1920-х годов они давали более 60 % добытого свинца и серебра, почти 85 % марганцевой руды, 30 % золота, 22 % производимой одежды и галантереи. Однако в целом роль концессий была невелика: в 1926/1927 хозяйственном году насчитывалось всего 117 действующих соглашений, они охватывали предприятия, на которых работало всего 18 тыс. человек.
Так что надежды на «доброго дядю из-за границы», который вдруг придет и построит современные заводы и фабрики, питали лишь совсем безнадежные мечтатели (типа современного Гайдара-внука). Реальность была до неприличия обидна — «дядя из-за границы» если и вкладывал какие-то средства — то лишь в добычу сырья или в те производства, что могли приносить прибыль максимум через год после вложения первого доллара (фунта стерлингов).
Принципиальное решение партии о социалистической индустриализации страны было принято еще в 1925 году, на XIV съезде ВКП(б). Там же были оглашены и потенциальные источники финансирования этого процесса. Что характерно — сделано это было «левыми» деятелями, которые в ускоренной индустриализации страны видели ключ к Мировой Революции — дескать, понастроим заводов, наделаем пушек и танков — и уж тогда сможем на белых конях победно врываться в столицы буржуазной Европы!
«Новая оппозиция» во главе с Г.Зиновьевым и Л.Каменевым предложила (для изыскания средств на индустриализацию) вернуться к принудительным методам изъятия сельхозпродукции, заменив известный лозунг «Лицом к деревне» на новый лозунг «Кулаком по деревне». Они предлагали резко повысить налоги на зажиточные слои крестьянства. Через год их поддержал Л.Д.Троцкий, считавший, что единственным источником пополнения государственного бюджета служит крестьянство, и его следует обложить ещё большим налогом.
«Левых», понятное дело, тут же приструнили — но предложения их оценили. И оценил, в первую очередь, товарищ Сталин. По очень простой причине — несмотря на принципиальное решение о грядущей индустриализации, среди партийных вождей наблюдался определенный разброд и шатание в отношении тех мер, что нужно будет принять для того, чтобы красивые планы когда-нибудь превратились в реальную действительность.
Принять-то решение об индустриализации на съезде, конечно, приняли; но никто при этом реально не озаботился решением одного простого, но весьма важного вопроса — на какие шиши эту самую индустриализацию проводить?
И вот именно решением этого вопроса и занялся товарищ Сталин, когда ему на стол легли планы индустриализации — план экономистов Госплана, разработанный как проект умеренного промышленного роста, где темпы накопления капитала соотносились с темпами роста сельскохозяйственного производства в рамках НЭПа; и план экономистов из ВСНХ во главе с Куйбышевым, предложившим проект более быстрого роста (135 % за пять лет).