Йошкин дом

И Майя сначала смеется вместе со всеми, но потом начинает смеяться тише и и какой—то момент смеяться вообще перестает, потому что ей уже не смешно, потому что ей ужасно, просто ужасно—ужасно хочется в туалет. И уже давно. Но Майя молчала, потому что в туалет попроситься стыдно. Иначе бы она не молчала, а просто сказала бы тихо, например «Я хочу в туалет» или еще как—нибудь, и в любую квартиру, наверное, можно было бы зайти, но ей это в голову не пришло, потому что сказать вслух про туалет рядом с теми девочками, которые вот только—только приняли ее в свою компанию, она ну никак не могла. Она вообще застенчивая была на эти темы с стеснялась, не могла, как некоторые, сказать, мол, мне пописать надо срочно, и при всех убежать или даже просто выйти в середине урока — не могла, совсем. Ей казалось что, если она про это при всех скажет, это такой стыд будет что, в общем, ей и в голову не могло прийти такое сказать. В школе она в туалет ходила только на переменках, а по возможности — вообще лучше бы только дома, это не всегда получается, к сожалению, а туалет в школе общий, без дверей, ну то есть для девочек и мальчиков, конечно, раздельно и с дверью, но вот за этой дверью — общий и без дверей, Майя так не может, но ей пришлось, потому что а как же, но вот говорить про то, куда ей нужно в этом смысле, она так и не научилась за все это время. И поэтому она ходит с девочками и ходит, и старается делать вид, что ей все нормально и все нравиться, и коленки сжимает по возможности тесно, от квартиры к квартире там же недалеко ходить, вот еще два этажа осталось, вот остался один этаж. Майя тихо—тихо ходит, небыстро, потому что быстро ходить она уже не может, они же там пили какую—то воду, и еще что—то пили в одной квартире чай, и давно уже ходят по этим квартирам, Майе кажется, что всегда, и девочки веселые, им хорошо, им все нравится, а особенно им нравится, что вместе с ними ходит всеми нелюбимая Майя, то есть они хорошие и почти пионеры—герои, они тимуровцы и сегодня Майе помогли. Вот только непонятно, почему у Майи такое кислое лицо, вечно она чем—нибудь недовольна, вот же, вот, взяли ее с собой, ходят с ней, как с равной, хотя всем понятно на самом—то деле, кто такая есть Лена и кто — Майя, но все делают вид, что ничего такого, и вместе с этой Майей смеются, едят и пьют, и уже в какой—то момент им кажется, что ничего такого ужасного в Майе нет, ну немножко странная девочка, но это неважно, и смеяться с ней можно почти как без нее, ну чем она там опять недовольна, блин.

А Майя ходит и ходит и думает только о том, как дожить до того момента, когда можно будет добежать до школы и заскочить там в туалет, ей уже в жизни не нужно, кроме этого лысо—кафельного школьного туалета, никаких друзей, никаких праздничных вечеров, ничего. Ей нужно успеть добежать, до дома уже далеко, а школа рядом, нужно успеть добежать, и чтобы никто ничего не заметил, остальное неважно. Лена смотрит с непониманием, Люба не обращает внимания, а Настя глядит на Майю, как будто Майя что—то скрывает, но так ведь и есть, скрывает, и никак нельзя не скрывать, только бы дотерпеть, господи, только бы дотерпеть. И Майя сжимает ноги и ходит, покачиваясь, тихонько—тихонько, и наконец остаются три квартиры, и уже можно надеяться, что удалось.