Йошкин дом

Когда та женщина снова, во второй раз увлеклась и неприятные минуты все длились и стали уже совсем неприятными, Карпа сразу вспомнил. Он закусил губу и ничего не сказал. Женщина, кажется, удивилась и продолжила. Карпа молчал, глядя в сиреневое небо. Женщина отвлеклась на минуту, позвонила куда—то, а потом принялась за Карпу всерьез. Он понял, что приятного на этот раз, видимо, не будет, и обрадовался. Он не хотел, чтобы было приятное.

Женщина старалась и старалась, и в какой—то момент молчать из усилия стало почти привычкой. Что—то хрустнуло, но Карпа не заметил. Женщина тоже не заметила. Потом что—то полилось, и женщина сказала: «О—о–о». Карпа молчал. Женщина вся вошла в игру и стала веселой. Черные ветки деревьев светились вдали, а потом погасли. «Ты у меня попросишь», — прошептала женщина и что—то сделала. Карпа молчал. Невыносимость происходящего вышла за пределы разумного и стала правилами игры. Еще секундочку, и я больше не смогу, подумал Карпа, и взмолился незнакомому богу, взмолился в первый раз в своей жизни: дай!!! Дай мне смочь, дай мне не закричать, я никогда больше не хочу целовать эти незнакомые руки, я никогда больше не хочу ни о чем просить, дай мне смочь. Пожалуйста.

— Молитиа немного отвлекла Карпу, и он не закричал. Он не закричал как раз в ту последнюю секунду, которая отделила его от женщины, которая отделила его от того, кому он молился, которая отделила его от всех. Черные погасшие ветки закачались и встали. Далекое небо сделало кульбит и стало близким. Что—то щелкнуло, что—то замкнулось, что—то вырвалось из ставшего совсем равнодушным тела, женщина резким движением приблизилась в последний раз, и Карпа успел увидеть, что победил.

— Наше время подошло к концу, — сказал доктор Фарс, глядя на часы — можете идти. Встретимся завтра в это же время, я прочту вам вторую лекцию цикла «Устройство сердечной мышцы».

ЛЕЧИТЬСЯ ОТ ЛЮБВИ

— Ну что, ты твердо решил?

— Да!

— Твердо решил, что хочешь избавиться от любви?

— Да. Не могу больше, ненавижу, достала, невозможно, чтоб ее, да еще с таким характером, да с таким ко мне отношением, да я себе десяток найду, только вот если от нее избавлюсь, я же как заклятый хожу, да если я только освобожусь, да я ух, да я — все, решил, решил, лечите, доктор!

— Ну, хорошо. Значит, пишем: «Лечим от любви».

— Совсем, значит, лечим Так?

— Так.

— Прекрасно. Пишем. Успокойся, не дергайся, уже совсем скоро все пройдет.

— Все?

— Все.

— И ничего не будет?

— И ничего не будет.

— И я не буду на нее бесконечно злиться?

— Не будешь. 3ачем тебе на нее злиться?

— И я перестану реагировать на любой ее взгляд?

— Конечно. Что тебе, свободному человеку, на чьи—то взгляды реагировать?

— И я не буду больше ночами…

— И ночами не будешь, и днями, вообще не будешь, никогда.

— Никогда?

— Никогда.

— Хм.

— Ага.

— И я полюблю Машу? Вместо нее? Да?

— Погоди, какую Машу?

— Ну Машу, мою Машу, любую Машу, у самовара. Машу. Чтобы вместо. Чтобы взаимно.

— Какое взаимно, ты о чем? Я врач, я не ворожея! Я не привороты—отвороты тут творю. При чем тут Маша?

— Ну должен же я кого—то любить!

— Кто сказал?

— А как же иначе?

— Ну так. Никого не любить. От холеры твоей мы тебя вылечим, как договорились. Совсем вылечим, не беспокойся, пойдешь здоровый. И все.

— И все?

— И все.

— А полюбить еще кого—нибудь?

— А это уже не ко мне. Это уже сам.

— А если у меня не получится? А если я опять полюблю не хорошую Машу, а какую—нибудь такую же нехорошую и неподходящую.

— Таки плохо. Ну, даст бог, не полюбишь. Начали?

— Стойте, стойте, что значит «таки плохо», откуда я знаю, кого я и следующий раз полюблю, может, оно еще хуже будет! Эту я хотя бы знаю, с этой я хотя бы знаком, эта хотя бы ничего себе… бывает… иногда… Эта мне хотя бы нравится!

— Молодой человек, ты определись, а потом мне голову морочь. Ты хочешь вылечиться от своей любви, или ты не хочешь вылечиться от своей любви?

— Да, хочу.

— Тогда пошли. Рабочий день кончается.

— Ну как же я тогда без…

— Ну как—нибудь.

— Ну мне же тоскливо будет, наверное?

— Может, и будет, откуда я знаю. Я не Кассандра.

— Ну я же скучать буду, видимо?

— По кому? По той? Нет, не будешь. Ты ее забудешь.

— Совсем?

— Совсем.

— И все, что было между нами?

— И все, что было между вами.

— Совсем все?

— Совсем.

— Навсегда?

— Навсегда.

— Хм.

— Ага.

— Знаете, я наверное, завтра приду. Уже поздно, начинать что—то под вечер — примета плохая, и вообще.

— Приходи—приходи.

— Ну я пошел.

— Ну иди.

— Доктор, а почему тот юноша ушел? Он ведь вроде собирался…

— Ничего, завтра придет. Он ко мне каждый день ходит. Лечиться от любви.

— Каждый день?

— Каждый день.

— Ой.

— Ага.

— Доктор, а вы правда лечите от любви?

— Да не лечу я ни от какой любви.

УТОПИЯ

Криком кричи. Криком, понимаешь? Рот открой и кричи. Нет, подожди секундочку. Обопрись мне на руку, я тебя подержу. Вот так. И спиной прислонись, удобнее будет. Видишь, я кладу тебе ладонь на позвоночник. Прогнись чуть—чуть, откинься, ляг мне на ладонь, я удержу. не бойся. Вот так. Теперь кричи.