Йоше-телок

— Молчишь! — сказал раввин. — Не отрицаешь. Значит, признаешься. Раз так, скажи перед лицом суда, с кем ты согрешила?

Девушка лежала неподвижно.

— Не бойся, — сказал раввин. — Ты в моем доме, я не дам тебя в обиду. Скажи, ты сделала это умышленно, по собственной воле, или, может быть, тебя принудили, взяли силой, против твоей воли?

Девушка посмотрела на него широко раскрытыми глазами и промолчала.

— Если на тебя напали, — нараспев увещевал раввин на мотив, на который читают Тору, — и ты звала, но твоего голоса никто не слышал, то ты невиновна, ибо пострадала, будучи взята силой. Так говорит святая Тора. Если мужчина повстречал девицу в поле и лег с ней, не делай ничего девице, ибо это — как если бы человек восстал против друга своего и убил его; ибо в поле он повстречал ее, и она кричала, и не было никого, кто помог бы ей[141].

Девушка выслушала все это, как занятную историю из книжки, и ничего не сказала.

— Даже если на тебя не нападали, — сказал раввин, — а просто уговорили, и ты поддалась на уговоры, ты должна назвать суду имя того, кто тебя уговорил, и его вызовут и будут судить согласно святой Торе. Если он холост, его обяжут жениться на тебе, чтобы ты, Боже сохрани, не принесла в общину незаконнорожденного. Если он женат, его обяжут выплатить штраф вам с отцом за твой позор и горе и покаяться в этом великом грехе.

Девушка смотрела на него немигающими глазами. С ней впервые вели такой серьезный, странный разговор. Ей это нравилось.

Реб Мейерл нахмурил высокий лоб.

— Даже если, — продолжал он, — тебя не уговаривали, а ты сама, по собственной воле — не дай Бог такого детям Израилевым — согрешила, то есть поддалась дурному побуждению, все равно ты должна назвать имя виновника, будь то холостой или женатый человек, юноша или старик, местный или приезжий; и в этом случае суд также вызовет его и заставит либо жениться, либо выплатить штраф. Говори! Но говори только чистую правду, ибо ты предстала перед судом, а это равносильно тому, как если бы ты предстала перед Всевышним.

Девушка не ответила.

— Может быть, тебе стыдно сознаться при всех? — спросил реб Мейерл. — Ты можешь зайти в отдельную комнату. Или я прикажу всем выйти, останусь только я и еще один человек, как того требует закон, — и мы выслушаем тебя.

Девушка не шелохнулась.

У реб Мейерла на лбу выступил пот. Он несколько раз вытер лицо большим носовым платком и перешел от законов к человечности.

— Слушай, — сказал он, не зная, как к ней обращаться, — множество малых детей погибло из-за тебя и того, с кем ты предавалась блуду. Суд должен знать, чтобы очистить город от зла, чтобы прекратить кару небесную. Речь идет о людских жизнях.

Девушка выслушала все это так же молчаливо, как и его предыдущие речи.

— Может быть, ты боишься, — спросил раввин, — потому что тот, кто согрешил с тобой, богач, или знатный человек, или он дал тебе денег, или он важная персона? Тебе нечего бояться, ведь перед судом все равны: и бедный, и богатый, и важная персона, и тот, кто свежует туши. Откройся, сознайся в грехе и назови имя виновника, и да прекратится кара над неповинными душами, малыми детьми, которые не совершали никакого греха.

Девушка лишь шмыгнула носом.

Собравшиеся потеряли терпение.

— Нахалка! — закричали они и замахнулись на нее. — С тобой разговаривает раввин!

Авиш-мясник не утерпел.

— Ребе, — стал упрашивать он, — дорогой, позвольте мне, уж я ее разговорю. Она у меня мигом заговорит!

Но реб Мейерл не позволил Авишу поднять на нее руку. Вместо этого он сам перешел к суровым, резким речам.

— Не думай, — предостерег он девушку, — что община будет молчать! Тебя станут преследовать, гнать отовсюду как прелюбодейку. Твой ребенок будет незаконнорожденным. Святая Тора гласит, что такому человеку нельзя приходить в общину. Никто не захочет с ним породниться. И тебя никто не возьмет в жены. Ты станешь всеобщим посмешищем и навлечешь проклятие на дом отца. А твой отец может потерять место шамеса, поскольку прегрешения детей распространяются и на родителей. Но если ты сознаешься и назовешь виновника, его заставят жениться на тебе, и тогда с тебя и с твоего рода будет снят позор. Суд желает тебе добра. Отвечай!

Девушка смотрела на него застывшим взглядом.

Авиш-мясник больше не мог сдерживаться. Не спросив разрешения у ребе, он наклонился к девушке, силой поднял ее с пола и отвесил ей две оплеухи.

— Отвечай, шлюха, когда с тобой ребе разговаривает!..

От Авишевых оплеух Цивья рухнула на пол и разрыдалась. Она дрыгала ногами, лежа у всех на виду с задранным подолом. Раввин бранил Авиша, но никто не слышал его слабого голоса, затерявшегося во всеобщем галдеже. Оплеухи Авиша имели у собравшихся больший успех, чем речи раввина.

— Убить ее надо, — кричали люди, — шкуру живьем содрать!..

Девушку разорвали бы в клочья, если бы не ее отец, реб Куне. Он вошел в комнату суда с фонарем в одной руке и толстой палкой — в другой; вошел не смиренно, не с опущенной головой, а уверенно, выпрямившись во весь рост. Вместо того чтобы выслушивать упреки, он сам начал кричать на всех.