Йоханнес Кабал, Некромант (ЛП)

Костинз прислонился к стенке вагона.

— Так что нам с покойничками делать в твоё отсутствие, шеф?

Кабал указал на паровоз.

— Я не знаю, как долго меня не будет. Может быть, несколько дней. Тем временем, вычистите

локомотив и соберите немного топлива. Ты знаешь, на чём он ездит?

— Да почти что на всём.

— Хорошо. Загрузите топливный вагон древесиной и наполните котёл водой. Здесь много

прудов и ручьёв. С этим проблем не будет. Затем посмотрите, можно ли расчистить путь до главной

линии. Как только укомплектуем ярмарку, нужно отправляться в путь.

Костинз посмотрел на деревья и поджал губы. Задание было не из лёгких

— Всё или ещё что-нибудь?

Кабал задумался. Костинз тяжело вздохнул — и кто только тянул за язык?

— Да, если останется время, я хочу, чтобы название ярмарки было написано на первом же

крытом вагоне, с двух сторон. Умеешь рисовать вывески?

— Умею, конечно. Я вообще многое могу, стоит только мозгами пораскинуть. Как хочешь

назвать его, босс?

Кабал ответил.

Костинз одобрительно присвистнул.

— Да ты полон сюрпризов, приятель.

ГЛАВА 3

в которой Кабал ворошит прошлое, после чего ярмарка готова к отправлению

Похороны — личное дело каждого. Конечно же, найдутся такие, кто вместо того, чтобы гнить в

земле, предпочитает сгореть, остаться на корм стервятникам или ещё что-нибудь столь же

негигиеничное.

Но речь пойдёт не о них.

Те же, кто желает, чтобы их тело предали земле, по-разному видят место своего будущего

захоронения — как будто после смерти им будет не всё равно. Кому-то представляется зелёное

церковное кладбище в весенний день, звук колоколов, зовущий прихожан на службу, чистенькая

травка вдоль посыпанных белым гравием дорожек. Кто-то — как правило, те, что носят много

чёрного и считают Байрона безумцем, распутником и вообще парнем что надо — воображают

мрачные кладбища в тени уродливых готических церквей под тёмными, хмурыми небесами, в любую

секунду грозящими разразиться громом и молниями. Не помешает и бушующее неподалёку море.

Другие хотят, чтобы на их никак иначе не отмеченных могилах росло дерево, и тела их питали бы

корни могучего дуба или платана.

Все эти желания можно понять и в той или степени даже разделять их. Однако невозможно и

предположить, чем руководствовались люди, покупавшие участки на кладбище Гримпен. Возможно,

ненавидя своих родственников, они намеревались, хотя бы на время похорон, притащить их в одно из

самыхнеприглядных и удручающих мест на Земле.

Кладбище Гримпен стояло — или лежало, если так будет правильнее — в самом центре

последнего болота в округе, которое ещё до недавнего времени было рассадником малярии. Чтобы

избавиться от переносящих болезнь комаров не пришлось делать ровным счётом ничего; они как

будто просто расхотели жить.

Кладбище хитро спряталось на краю полуострова, куда можно было без риска добраться лишь

по длинному извилистому перешейку, со всех сторон окружённому трясиной — из тех, что частенько

встречаются в приключенческих историях. Сколько отъявленных преступников, коварных цыган,

неведомых человеку тварей испустили здесь свой последний, отчаянный и судорожный вздох,

погружаясь в цепкую жижу — никому неизвестно. Весьма вероятно, немало.

Затем, по унылой петляющей тропинке — к ржавым кладбищенским воротам. Как и следовало

ожидать, они висели на одной петле и при малейшем ветерке устрашающе скрипели. Ветра на

кладбище Гримпен сильными никогда и не были — иначе они разогнали бы весь туман. Эффект был

бы уже не тот. О лондонских "гороховых супах" ходят легенды. Однако какими бы жёлтыми и

вредными для здоровья эти туманы ни были; несмотря на то, что их хоть в бутылки закрывай — уж

настолько густые, в них напрочь отсутствовал шарм. Зато у гримпенских — шарма было хоть

отбавляй. Зловеще, будто из иного мира, плыли они, медленно и загадочно, затапливая и окутывая всё

вокруг. Создавалось ощущение, будто они ждут, наблюдают. Людям очень не нравилось приходить

туда на похороны; им чудилось, что туманы, эти проклятые туманы, наблюдают за живыми. Ждут их

смерти.

Тем не менее, кладбище закрыли — его переполнили мёртвые. Мёртвые, о которых живые

хотели забыть: жестокие отцы и внебрачные сыновья, обезумевшие матери и чахоточные дочери. Все

как один, они прибывали сюда — кто в обычном гробу из сосны, кто в резном из тика — чтобы их

закопали в этой глуши, а люди, которые с сухими глазами стояли возле их зияющих могил,

благополучно выбросили их из головы. Некоторые могилы были украшены надгробиями из

экзотического мрамора или гранита, доставленными из-за границы. Другие надгробия, отмечавшие

могилы "как нельзя кстати" ушедших — не такие богатые или может, не такие лицемерные — были

сделаны из местного сланца, дешёвого известняка или даже дерева. Бок о бок утопали здесь во

влажной почве надгробия и ненавистного богача, и неугодного наследника от старшей помощницы

младшей горничной; и объединял их один простой факт — в сердцах живых людей для них места не

было.

При этом, однако, кое-где всё ещё было свободно. Одно строение, что возвышалось над