«Говорю, что Калокир поклялся мне в этом и должен исполнить то, в чем поклялся».
Афанас побледнел. Рука его невольно взялась за кинжал. «И ты согласился, Калокир?»
Калокир не знал, что отвечать..
– Говори, юноша! – вскричал Афанас.
«Да, говори, – повторил философ, – говори смело, противопоставь твердую мудрость страстям человеческим, говори, что ты не хочешь лишиться благословения Божия, принимая участие в убийстве и смерти, грабеже и бедствиях, какие изливаются на Царьград, если только с мечом убийцы ты решишься исполнить судьбы – Божественные!»
– А! я этого не знал. Следовательно, мудрый друг мой! ты приготовил какие-нибудь другие способы для исполнения наших намерений? Ведь нельзя же Калокиру нашему прийти просто во дворец Никифора и сказать ему: «Позволь мне сесть на твое место, а ты поди в темницу, потому что мне велит судьба быть владыкою царьградским». Кажется, это невозможно?
«От человека невозможно, но все возможно от Бога, если есть на то его святая воля».
– Но Бог дал человеку ум и руки, и неужели ждать чудес?
«Не богохульствуй, Афанас, или горе тебе! Или мнишь ты своею бренною рукою совершить волю Божию?»
– Ну, не моею рукою, положим; но что же ты придумал?
«Я? Ничего я не думаю и не придумал». И философ начал обширное изъяснение о том, как слаб и ничтожен человек, как судьба разрушает его замыслы, и там восстановляет силу, где была слабость. Он приводил в пример Ирода и Юлиана отступника[230], Псамметиха[231] и Антония[232], и заключил любимыми изречениями Пильпая: не раскаиваются только два рода людей – не делающие зла и творящие добро; четыре предмета суть изображения пустоты и запустения: река без воды, царство без царя, жена без мужа, человек без ума; три человека должны быть осторожны: кто приступает к злому делу, кто идет на крутую гору, кто ест рыбу.
– А как называются те люди, которые рассуждают о том, чего сами не знают? – вскричал, наконец, Афанас с досадою. – Мудрый друг мой! я уважаю тебя, но теперь не тебе действовать должно. Какая нелепая – подлинно философская мысль: связать клятвою Калокира! Ты связал ноги человека и говоришь ему: бегай! Видно, что Богом определено философу рассуждать и думать, а не мешаться в дела государственные – особливо войну.
«Разве война твое предприятие возмутить Царьград, и жизнь и спокойствие тысячей предать огню, мечу и буйству народному? Но ты ошибаешься, Афанас, ты забываешь, что наука всегда первенствовала над храбростью и силою телесною. Так некогда вся победоносная мощь римлян была бессильна перед великим Архимедом, и когда бедствия грозили императору Анастасию, кто спас его? Великий Прокл, знаменитый изъяснитель Платона. И чем спас? Силою, войском? Отнюдь! Уже давно испытал он силу огня в смешениях с другими стихиями мира; по его вымыслу, пламенеющий от солнца порошок рассыпан был на кораблях дерзкого бунтовщика Виталия[233], и едва лучи солнца осветили корабли – порошок вспыхнул, и небесное пламя, попаляя корабли, доказало мудрость великого Прокла! Что начал он, то, через два века многотрудных испытаний, кончил мудрый Каллиник[234], и неугасимый
– Прекрасно! Нет ли у тебя такого порошку, который заставил бы Никифора отказаться от престола?
«Афанас! рука философа никогда не будет орудием убийства… Но ты воин, привык к словам буйным и строптивым – прощаю тебе!»
Ведай однако ж, что не всегда философы бывают бессмысленны в делах. Останови свои кровавые предприятия и внимай мне: сама судьба указывает Калокиру путь, которым должен он идти. Никифор посылает его к Сфендославу, князю скифов борисфенских. Не для того отправится Калокир в сей дальний путь, чтобы удалить дикие орды Сфендослава от берегов Дануба – нет! С ними, торжественным походом пойдет он под стены Царьграда, и все падет перед ним и его неукротимым помощником. Тогда исполнится слово пророческое:
– Когда несколько ударов кинжалом могут немедленно кончить все дело, он хочет с Севера приводить защитников, и все для того, чтобы только не тайным замыслом и не хитростью достигнуть цели!..
«Да, да, ибо грядущий с ордами Сфендослава Калокир явится, как победитель, как примиритель – Царьград смиренно откроет ему врата свои, и гласы обрадованных радостно воскликнут:
– Стало быть, ты не знаешь Никифора, не видал его в битвах, а я видал, я знаю его! Никакие Сфендославы твои не устоят против его победительного меча…
Да, он великий, воин, он храбрый государь… О! для чего не хочет он быть государем «синих» и «зеленых»… Стал бы я тогда искать ему преемников – ему, грозе врагов!..
Афанас сел и с горестью закрыл глаза рукою.