Иоанн Кронштадтский

В самом начале сентября 1839 года Илья Михайлович Сергиев вместе со своими двумя сыновьями, двумя Иванами, прибыл в Архангельск. У него было два дела. Во-первых, он привез младшего Ивана для поступления в первый класс приходского училища. А второе — намеревался обратиться в правление семинарии, которому было подчинено училище, с просьбой принять старшего сына на полное казенное содержание, поскольку содержать на собственные средства двоих учащихся сыновей он был не в состоянии.

В силу установленных порядков семинарское правление запросило справки о финансовом положении родителей. Из сохранившейся переписки мы узнаем, что в Сурский приход на тот момент входило 238 дворов, в которых проживало 830 лиц мужского пола, 871 — женского^[26]. Отцу, Илье Михайловичу, предоставлено было 20 десятин пашенной земли и еще некий надел, дававший 20 возов сена. Пользовался он и урожаем, что давал надел земли, закрепленный за младшим Иваном, числящимся на «праздном пономарском месте».

Принятое семинарским начальством решение было весьма неблагоприятно для семьи Сергиевых. Старшему Ивану было не только отказано в полном казенном содержании, но и в том пособии в 20 рублей, которое он получал в течение первого года обучения. Решение обосновывалось отсутствием бурсачных вакансий, а также и тем, что сыну просителя в его далекой деревне «предоставлено пономарское место»^[27]. Не совсем понятно, о каком сыне идет речь в документах правления, так как отец просил за старшего, а пономарское место было предоставлено младшему. Но как бы то ни было, отец вынужден был забрать из училища старшего сына, оставив в нем младшего Ивана.

Лишь спустя год старший Иван вернулся в приходское училище, так как отцу удалось раздобыть денег и оплатить его обучение. В июле 1841 года Иван окончил училище шестым учеником с «очень хорошими» успехами. Окончил училище и его младший брат — Иван. Теперь они оба перешли в епархиальное училище, где предстояло учиться еще четыре года.

Жизнь в училище была «несладкая», кормили, конечно, скудно. А если обратиться к воспоминаниям прошедших эту «школу», то выясняется, что «крутыми» были и наказания: побои, стояние на голых коленях на песке, причем в руки давали поленья, битье розгами «на воздусях», пьяные учителя. К тому же больно мучила мысль о родном доме, о нищете там, и, кажется, в это время он научился чувствовать чужую нужду, болеть о чужой бедности, нищете.

Каждый раз по окончании очередного учебного года Ивану приходилось возвращаться домой на попутных лодках, подводах, а то и пешком. Именно тогда в нем зарождается любовь к родной природе. Поистине поэтическое отношение к природе будет сопровождать его всю жизнь. «Идешь сотни верст пешком, — вспоминал он спустя годы, — сапоги в руках тащишь: потому вещь дорогая. Приходилось идти горами, лесами; суровые сосны высоко поднимают стройные вершины. Жутко. Бог чувствуется в природе. Сосны кажутся длинной колоннадой огромного храма. Небо чуть синеет, как огромный купол. Теряется сознание действительности. Хочется молиться, и чужды все земные впечатления — и так светло в глубине души».

Природа радовала его, умиляла, говорила о Творце, тогда как человек — «огорчал». «Смотрю, — пишет Иоанн в дневнике, — на травки, цветочки, деревья, на птиц, на рыб, на зверей и всяких гадов — и вижу, что везде точное исполнение творческих законов: и потому все прекрасно. Смотрю на людей, и — увы! — мало, бесконечно мало исполнения законов Вседержителя, и оттого сколько беспорядков, сколько безобразия, сколько страданий в жизни их?»

И в дальнейшем в его проповедях нередки были упоминания о природе, что воспринималось слушателями весьма положительно. Они сами были в большинстве своем выходцами из деревни. В дни праздников, особенно на Троицу, украшали свои жилища и церкви: церковные полы — травой, а иконы — листьями, полевыми цветами и венками. Порой веток, а иногда и деревьев было так много, что создавалось впечатление, что под церковные своды перенесся волшебный лес, и недаром говорили, что в этот праздник «вся земля именинница». Наверное, упоминание природы в проповедях приходского священника говорило слушателям гораздо более, чем иные ученые слова архиереев.

По дороге домой Иван обязательно посещал заштатный Веркольский Артемиев мужской монастырь. И хотя в те годы он находился в совершенном упадке, и всё — деревянная, ветхая, низкая монастырская ограда, малая каменная церковь и еще два-три каких-то ветхих здания — свидетельствовало о крайнем его убожестве и бедности, но встреча с чудом — святыми мощами угодника Божия праведного отрока Артемия искупала и трудный путь, и невзрачный вид монастыря.

Еще каких-то 40 верст… и, наконец, на мысу, образуемом Пинегой и Сурой, мальчик видел свое родное село, падал на колени и со слезами на глазах начинал молиться.