Иоанн III, собиратель земли Русской

— Сегодня в ночь. Воротился откуда-то, кажется от Леона — я тут была у невесты, — говорит: что их ждать, еще помешают; я послал к отцу Мефодию, позвал свидетелей, пойдем обвенчаемся и концы в воду. Ведь тогда уже не развенчают, а свадебный пир после справим. Зоя не отнекивалась, приоделась; пошли вон в ту церковь, там, видно, их друзья ждали, воротились гурьбой; не знаю откуда, только достали всякого кушанья и вина разного. Пировали долго, верно бы, до обедни за столом досидели, да старый Ласкир занемог. Откуда ни возьмись, прибежал молодой князек Холмский и припал к боярину, давай его водой вспрыскивать, а тут и сын Ласкиров с мистром подоспели. Гости видят — врач пришел, их дело сторона; разошлись, а хозяева поскорее в спальню. Мистр Леон давай лечить Ласкира; всех с ног сбил: кого за горчичной лепешкой, кого за травой; когда я с горчицей прибежала, Ласкир уже шел домой, опираясь на князька и сына, а мистр Леон убирал в комнате снадобья… Ну, слава те Господи. Приказал мистр Леон двери запереть и спать идти. Я так и сделала — улеглась на кухне; вдруг крик, шум, я выбежала, гляжу — все в огне. Люди стоят кругом, да любуются, да толкуют, порочат мою боярыню. Ништо ей, говорят: пусть не лезет в крали. Вот тебе и царевна и царевич!.. «А они там?» — спросил князек. «Там!» Он туда стрелой, так по его платью огни и забегали. Пропал. А за ним старик какой-то тоже бегом. Кричит: «Постой, Василий Данилыч! Умирать, так вместе. Прощайте, добрые люди». И этот пропал…

— Спроси ее, — сказал государь тихо Мамону, — что ж они, и не воротились?

— Ну, матушка, пошел-ушел, что же они, и не воротились?

— Ничего не знаем. Видно, что сгорели, а не то воротились бы…

Иоанн не вымолвил ни слова, но на лице было написано сильное волнение. Деревянное строение Меотаки горело недолго; боярские дети с помощью обывателей скоро залили пожарище… Не без труда железными вилами разрыли пепелище, но нашли только уголь; огонь не оставил никаких других признаков своих жертв… Между тем рассвело. Государь воротился в Кремль, въехал во двор, взошел на крыльцо с лицом печальным; глубокая дума сделала его невнимательным ко всему окружающему; на последней ступеньке оступился и, вероятно бы, упал, если бы ловкие чьи-то руки его не поддержали. Иоанн взглянул на своего спасителя. Пред ним стоял Холмский-молодой: хотя и заплаканные, голубые очи сияли светом чистой, невинной души, русые кудри мягкими прядями в некотором беспорядке разбегались по молодым, но уже широким плечам. Он был в зеленом бархатном полукафтане, из-под которого видна была персидская шелковая рубашка, обшитая золотыми галунами. Хотя Холмский был сыном друга Иоаннова, хотя он жил вместе с детьми царскими, но Иоанн не знал Васи, тем более что князя в терема привезли младенцем; наверх с детьми он не ходил, а в нижних теремах Иоанн не был с тех пор, как туда переехала княгиня Авдотья Кирилловна. Государь пристально смотрел на Васю; тот, к удивлению Иоанна, покойно и весело выдерживал взор его, тот взор, от которого не одна женщина падала в обморок.

— Кто ты? — спросил государь.

— Твой раб и подданный Василий, князь Данилов, сын Холмский, — ответил юноша.

— Так это ты, Вася?.. — спросил государь, нахмурясь.

— Я, великий государь, Вася…

— Ты, Васенька, малолетний?

— Не малолетний, великий государь, я недоросль, как говорит матушка.

— Так это не ты в Греческой слободе бросился в огонь…

— Я и Алмаз, великий государь, мы оба бросились. Да разве мы что ни есть этим дурное сделали…

— Напротив того.

— Я так и знал, что ты, государь, похвалишь, а спроси матушку да свою супругу, государыню Софью Фоминишну, спроси-ка ненаглядных твоих царевен…

— Гм! Ну что ж они.

— Мыли мне голову, мыли, душно стало, выбежал на воздух освежиться. Пусть они и умные, и высокие, а у меня свой толк. Бог меня любит, выбежал я от бабьей грозы, а Господь помог мне поддержать тебя.

Иоанн был тронут, а это с ним редко случалось.

— Добрый ты сын любезного мне мужа, — сказал он. — Разум твой столь же чист, как и сердце. Сохранишь ли их во всегдашней чистоте?..

— И на это, государь, у меня свой толк.

Государь улыбнулся, а это была еще большая редкость.

— Что же сталось с Андреем и его женой? — спросил государь.

— Бог помог! Алмаз вынес Андрея Фомича, а я Зою, благо, что окна в сад низки.

— Где же оба?

— Мы отнесли их к Ласкиру. Их дымом одурило. Да еще при нас стали приходить в память.

— Князь Федор! Пошли сейчас туда Савву-врача от моего имени.

— Вася! — сказал Иоанн, положив руку на голову юноши. — Я тебя не забуду.

Князь Василий не выдержал, залился слезами и, схватив руку Иоанна, стал целовать ее.

— До свиданья, Василий!

— Государь, коли так, — проговорил Вася, — то у меня есть просьба до тебя. Укажи государыне и всем нашим теремным, чтобы они перестали мне мыть голову и сердиться.

— Перестанут.

Иоанн вошел в коридор и спросил Стромилова:

— Что сын Иван?

— Лучше!

— Я так и думал.

Невестка встретила государя с лицом веселым, мистр Леон почтительно преклонился.

— Лучше, государь родитель, совсем лучше. Боль в ногах поутихла, только слабость.