Иные песни

Один раз ему кажется, что сквозь грохот сражения и визг рассекаемой ураноизы слышит он крик гыппыреса, поворачивает голову в ту сторону — бескрылый язык пламени в форме человека спадает в Сколиозу — тррреск! — ближайший пыровник прожигает черно-алое небо — когда темнота возвращается, пан Бербелек уже не уверен, видел ли он что-либо.

Семь, шесть, пять стадионов; здесь гыппырои Гиерокхариса разогнали стаю трехосных акул, теперь на этих орбитах повисли тучи спиральных зубов из цефер всяческих стихий. Пан Бербелек пробивается сквозь облака свободных клыков с хрустом, от которого волосы становятся дыбом и слезятся глаза под маской аэромата. Всякий прокол икаросов он чувствует как щипок кожи на спине, но вскоре боль делается невыносимой. Тогда он задерживает кругоплечник и вырывает из кольчуги меч Сколиоксифос. После первого же удара туча зубьев распускается каплями в желто-зеленый туман, сквозь который пан Бербелек пролетает уже без проблем; мгла воняет протухшим маслом.

Два, один — он влетает в пасть левиафана. Справа видит вонзившееся в стенку гортани черное крыло с узором отряда Гиерокхариса, в туше адинатоса еще рычит серебристый круго-кираса ставшего пеплом рытера.

Хотя и замкнутый в звездно-рыбьем туннеле, пан Бербелек мчится все быстрее и быстрее. Здесь уже Форма Иллеи слабеет. Гортань левиафана, вместо того, чтобы сужаться, расширяется. Пан Бербелек еще больше распластывает крылья. Пролетает мимо газового осьминога в обручах кривой ураноизы. Только через какое-то время до него доходит, что это один из Всадников Огня, забравшийся слишком далеко.

Под ногами пана Бербелека грохочет очередной пыровник, астрономическая молния чистейшего Огня прорвалась сквозь тушу какого-то из левиафанов. Здесь, на человеческих глазах, Огонь плавится в густое молоко, которое широкой рекой разворачивается по небосклону и всасывается в сосок каменной свиньи, из ушей которой раздаются…

Пан Бербелек рубит башку астрокабана. Голубые перья облепляют икаросы. Молоко поет женским голосом, после каждой строки взрываясь истерическим смехом. Сияние Юпитера уже не багровое, но черное. Перед паном Бербелеком открывается этхерная мозаика пятибочных квадратов, лабиринт ураноизы, кружащей по прямым углам.

Пан Бербелек начинает считать. Один, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, десять, одиннадцать, двенадцать, тринадцать, четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать, семнадцать, восемнадцать, девитнацать, дваинадцать, дваинацать один, двеинацеть два, двеинацеть тржи, двеинацать жчечире, двенежцаць вдзяць, нацать два десятки пцяць, пцяцьдисткпсяць, бзяць, бзяць, бзяць; ннехррошо.

Пан Бербелек плытвет сквозь прорывы шчерноты, каждый проворот несет его в более густую шчерноть, пространство, выстранство и расстранство быстро выплескиваются своими звездами; пан Барбилек пытается вы определить источник этой ослепительной тьмы, что заилила его уже до пояса, до грудти, ноги увязли сильно, он не способен пошевелить ни передней, ни задней, не прайдеть ни щагга дальше, хррруупс — лопнули кости икаросов, оторвались хрыльтья, айтхер, скютчиваетца, когда пан Блебелек стойнет от боли.

Он бьет мьечом в шчирнату, и это на мхнавение помогает, наполовину освобожденный пан Бербелек вновь направляется к водавароту этой белостяючей стъянности, откуда неустанно выблевываются цвесты. Ебо полно цвестов различной красоты, звукотканей, запахов, квасок и веса. Заокрытое и разозамкнутое одновременно, оно обманывает пана Бербелека несуществующими направлениями, иму хтелоць бы плыть цуда вцуда и заотцуда, токи плывет только в одном возможном направлении: вот новый низ, новая стредина и новый сцентыр мира. Непонятно, когда: он проплышел грданицы Форм — и чийчас падает.

Падает, падает, падает, размывамахивая руками и ныгами; Сголиоквикзыс бьет по выдзелениям без-материи; бан Блебелек разъехиватца на плету, он не способен удержать падения, падает, падает, падает; и при тым могджед взанзить Зголиохфикзыс в себя, хоцьбыто его и порубила бы, неупалобысам в жестокоздь кракрадистоса, тойки и на это нет врейменни, в боледе кржужаца в бумме банабалебелека паздедние мыцели:

— Бзець! Бзецетва! Бзейцецьи! Црицирас! Цритцитва! Чрицысетмь! Чрицытепять! Цорох! Цорохорас! Цорох тваз! Цорокотхири! Цорок стыри! Сорох мьять! Ссор рок шессть! Ссорок сем! Ссорок восемь! Соррок двять! Пятьдесят!

Он упал; кулак пана Бербелека упал в пятидесятый раз. Сражался вслепую, поскольку это было первым его инстинктом, раз ничего не думал, не осознавал и почти что не жил: только сопротивление. Сопротивление, драка, уничтожение, унижение врага. Тут же к нему вернулись мотивы, намерения и цели, все то, что требует времени на размышления, позволяющее различить то, что раньше и что потом.

Так что, вначале он поднял Сколиоксифос, а затем им ударил, уже не обнаженным кулаком, с которого был сорван весь этхер и шкура, но Мечом Деформы:

— Раз! Два! Три! Четыре!