– Нет, вот так вот. (
– Вверх, да?
– Чуть вверх. И стояла я как бы…
– Потому что только во время родов погибшую женщину Господь лично сам туда принимает. Вверх уходит…
– Да, и я как бы стояла впереди летящего на большой скорости… паровоза, что ли. И вдруг влетаю из темного туннеля куда-то. Ну, в такое пространство, где… Я даже вот сейчас говорю – у меня мурашки по телу. Потому что там была такая не обыкновенная красота! Это было огромное солнце. Это была огромная какая-то поляна, где было так прекрасно!
И я даже слышала какие-то звуки, я слышала голоса. Но я была там одна. Вот. И вдруг мне какой-то голос говорит: «Ну ладно, лапушка, возвращайся, возвращайся». А мне так не хотелось! А когда я вернулась, то мне было очень тяжело. В общем, вот… У меня…
– Вот какой-то огрызок вы услышали, дорогие мои. Это огрызки. Но, между прочим, у вас самой желания вернуться не было, да?
– Нет, я очень хотела остаться.
– Но вас выгнали оттуда.
– Да, мне сказали, что пора возвращаться. У меня же дочка родилась. И такая желанная, и такая долгожданная. Мне запрещали рожать, потому что я была сердечница. Но я все-таки отважилась. И когда я узнала, что беременна, то от всех тщательно это скрывала. Я никуда не ходила, к врачам не обращалась, только в роддоме мне сделали анализы… И, в общем, роды были тяжелые.
– Спасибо.
(
– Ну, у меня клиническая смерть была лет двадцать назад. То есть, у меня был обычный аппендицит. Когда разрезали, там оказался перитонит.
– Давайте так, будем говорить с того момента, когда вы вышли из своего тела.
– Вот, на операционном столе наступил этот момент. И что в этот момент я видела? Ну, я не знаю, это было очень давно, но я помню…
– Вы себя со стороны видели?
– Я видела? Нет, себя я не видела со стороны. Я видела, где я летела, то есть видела туннель типа метро… Такой туннель и свет… Я не видела, было там солнце или нет, но откуда-то шел свет… Весь туннель был яркий-яркий, настолько яркий… И свет был такой сочный, что… Такое тепло, такое излучение нежное-нежное. Сейчас даже чувствую это.
И вот я лечу с бешеной скоростью, но я не ощущаю ветра. Я знаю, что лечу, я просто знаю, что лечу. И вдруг вижу какую-то белую стену. И голос мне говорит: «Тебе еще рано туда». И всё…
– Выгоняли…
– Выгоняли, да…
– Рано еще. Спасибо.
(
– Вы знаете, мне особенно нечего сказать, потому что я действительно помню только отдельные отрывки. Это было тоже во время родов.
Первое, что я увидела, когда мне стало плохо, это был огромный круг, по которому мне надо было идти. И я вдруг осознала, что не могу ни в сторону сделать шаг, ни вперед, ни ускорить, ни замедлить – ничего. И вот здесь я сделала что-то не так, и у меня… Я просто стояла около вот этого света, а туда не прошла. Я стояла только на пороге этого света…
– А хотелось туда идти?
– Хотелось.
– Рано еще! Спасибо. Всем спасибо, садитесь, пожалуйста.
Дорогие мои! Другой актив надо зарабатывать, другой актив…
Но материальный актив тоже не забывайте! Ни в коем случае!
(
– Ну, у меня это случилось во время полостной операции под наркозом.
Я очень боялась этой операции и очень нервничала. В общем-то я не помню, как ее делали. Только я вдруг обнаружила, что откуда-то из угла комнаты сверху смотрю, как лежу на столе. Вокруг меня что-то хлопочут, бегают, что-то делают. И мне так интересно!
Думаю: «Я так боялась этой операции, а ведь совсем не больно…». А потом… Я не видела никакого туннеля… Я очутилась будто на дне какого-то большого колодца, длинного, глубокого… А впереди мерцал свет… И потом я по спирали поднималась… С трудом, с болью какой-то. И очнулась уже от того, что мне говорят: «Слава тебе, Господи, она вернулась…».
– Понятно, да?
(
– Я не летела туда, я поднималась снизу, из глубокого колодца…
– Постарайтесь, пожалуйста, в свою зачетную книжку побольше пятерок получать… Хорошо?!
Дорогие мои! Есть особая группа переживших клиническую смерть. Когда думаю о них – каждый раз такая боль!
Мы все время от времени страдаем. Согласны? Сегодня радуемся, завтра страдаем, потом опять радуемся. Это – процесс. Это – движение жизни. И если мы помним, что все течет, то сегодняшнее несчастье окажется не таким уж страшным, не таким злостным и неразрешимым. Потому что завтра будет иначе.
А кто такой самоубийца? Это тот, кто свое крошечное сиюминутное страдание раздувает до размера трагедии, мировой катастрофы. И если, не дай Бог, он осуществляет свое намерение…
Он почему руки на себя накладывает? Потому что думает, что там ему будет лучше. Он мечтает попасть туда, где нет боли, а есть одно сплошное блаженство.
А ничего подобного!