Интуиция дурака, или Как достать халявный миллион решений

По лени выбрал самую легкую область – психологию. Ну, проще же всего свою пустую арбу с треском и грохотом взад-вперед катать, рассуждая о невидимых процессах, якобы протекающих где-то там в душе. Согласны?

Это была первая причина, почему я в психологию ударился.

Да и что еще делать, когда Ниагарский водопад уже не впечатляет? Как быть, если сороковые широты у мыса Горн с их вечными штормами уже наскучили? Пресыщение. Ведь все, кажется, перепробовал.

Адреналина не хватает, а где ж его взять? А самый мощный выброс адреналина знаете, где бывает? Рядом со смертью, вы согласны?

Всеми нашими действиями управляют два рычага, два инстинкта: желание жить и страх умереть. Что в общем-то одно и то же.

Вот и выбрал себе тему кандидатской диссертации. Упрощенное название ее таково: «Галлюциногенные факторы при кислородном голодании, вызванном агонией мозга».

Легче всего писать о чужих галлюцинациях. Вы согласны?

Если честно, у меня были серьезные причины этим интересоваться… Хотел проверить некоторые свои догадки относительно смерти, основанные на словах Наставников. Но это – слишком сложная тема, ее лучше опустим.

Вот так я оказался в лаборатории клинической смерти и застрял там на четыре года. Искал на собственную… голову приключения, а нашел опору в жизни.

Пришел туда отъявленным материалистом, а ушел – глубоко верующим человеком, точно зная, уже как ученый, что существует Высший Разум, Высшая Совесть, Высшая Любовь. Знаю это точно – проверил!

За четыре года через эту лабораторию прошли пять тысяч человек, а это пять тысяч исследований! Можете себе представить? В день четыре-пять вылетов в разные районы.

В каждом институте, в каждой клинике был тогда секретный отдел. Они нам звонили, и мы вылетали.

Через час-полтора после выхода из состояния клинической смерти человек еще помнит, что с ним было. Потом все исчезает, одни огрызки остаются. Через пару дней спрашивали у того же «путешественника»:

– Помните, вы говорили то-то и то-то?

– Нет, не помню, не было этого!

Ставим ему кассету с записью.

– Да, правда, мой голос. Неужели это я говорил?

Мы спрашивали обо всем: что видел, что слышал, что ощущал, как ощущал. И наша задача теперь была – проверить.

Если человек говорил о каком-то месте, нас интересовали детали: где что стояло, лежало, двигалось. Понимаете? И сейчас же туда отправлялись и смотрели: действительно это находится там, на самом деле была такая ситуация?

И когда факт за фактом, факт за фактом… Мы точно знаем, что этот человек там просто не мог быть никогда в жизни, и не был он там. Но он все в деталях рассказывает, описывает обстановку… Он элементарно не мог знать, что есть такое здание, что в нем есть такая комната, что в этой комнате такой стол, такие чашки-ложки…

А ваш слуга-то прожженный материалист, особенно когда дело касается таких вещей! Пока руками не пощупаю, словам не поверю. Если скажете, что вчера в лифте валялась пачка из-под сигарет, скажу:

– Извините, мне нужно проверить.

А если эту пачку вы не могли видеть ни при каких обстоятельствах? Ну, не могли видеть – исключено!

И мы в этой лаборатории все проверяли. И место, и время, и ситуации – все! И получали подтверждение. За то время завели почти пятьсот дел. В трехстах восьмидесяти семи из них – неопровержимое доказательство отсутствия смерти.

Как быть, дорогие мои? Как быть?

Мой напускной материализм разлетелся по швам. И с каким еще треском! Смерти-то, оказывается, нет! В очередной раз убедился!

Смерть отсутствует!

Как мы свою одежду изношенную бросаем, так же оставляем и свое тело. Верите – не верите, мне глубоко начхать на ваше мнение. Все равно там встретимся у входа в экзаменационную комиссию.

Хотите одну историю из архивных материалов лаборатории расскажу?

Однажды мы выехали по вызову. Приезжаем.

Мужчина 37 лет, ростом больше двух метров, как телефонная будка – махина. Геолог-забулдыга.

Вернулся из экспедиции, в городском парке перед пивным баром с кем-то там подрался, получил четырнадцать ножевых ранений. Пока его везли в больницу, наступила смерть. Его отвезли в морг. Дело было в пятницу.

А через два дня в понедельник, когда патологоанатом пришел на работу и приступил к изучению тела, вдруг это бездыханное тело зашевелилось, схватило его за руку, и он услышал отборную брань.

Через несколько дней, после операции, мы общались с этим ожившим геологом.

– Была, – говорит, – пьяная драка. И вдруг почувствовал очень сильную боль. А потом начал падать в канализационный колодец. Не помню, как долго падал, помню, хватался за стены, упирался руками-ногами. Чувствую, если до низу долечу – в живых не останусь.

Я начал выкарабкиваться, цепляясь за склизкие стены… Вонючие до невозможности! До того мерзко было – человеческих слов не хватает! От этой вони, от этого дикого смрада пришел в себя. Выполз наружу.

Выхожу, а там машины стоят – «скорая», милиция. Люди собрались. Осматриваю себя – нормальный, чистый. Через такую грязь полз, но почему-то чистый. Подошел посмотреть: что там, что случилось?