Инцелы. Как девственники становятся террористами

Но потом добавляет:

– Пожалуй, не все женщины монстры, но у всех женщин отсутствует потребность в близости, у них вообще нет сексуального влечения. Все, что они делают в сексе, так или иначе сводится к продаже себя. Они хотят только одного: чтобы мужчина им что-то дал. Не хочу сказать, что все женщины – проститутки, но занимаются этим они все. Потребности в сексе у них нет. Так что если они на него соглашаются, то это скрытая проституция. Они просто хотят что-то получить от мужчины, секс для них – побочное занятие. Для них это хладнокровная сделка – так я думаю, когда мне совсем плохо. Только мужчины могут испытывать любовь и влечение, только у мужчин есть потребность в близости.

– Стало быть, если женщина занимается сексом, для этого всегда существуют какие-то скрытые мотивы?

– Да, именно так. А при этом – как всё выглядит на сегодняшний день? Женщинам можно продавать секс, а мужчинам нельзя покупать[22], и всё это превращается в скрытый запрет на мужскую сексуальность. Кроме того, женщина может запросто засадить мужчину в тюрьму, ей достаточно сказать, что он ее изнасиловал. А женщины на самом деле хотят, чтобы их насиловали!

Теперь голос Магнуса звучит твердо, каждая фраза продумана – он говорит с большой убежденностью.

– Мне кажется, изнасилование женщины не должно считаться серьезным преступлением. Юридически это равносильно отказу оплатить выполненную работу. Или краже. Женщины только жалуются, чтобы вызвать сочувствие. Не верю, чтобы это было так травматично, как они расписывают. Их просто злит, что им не заплатили. Поэтому они жалуются и называют это изнасилованием. Только мужчины могут быть изнасилованы, только мужчинам можно нанести травму, потому что только у них есть сексуальность. Поэтому все изнасилования – на самом деле преступления против мужчин, которые совершают женщины, ведь, если женщины заявят, что их изнасиловали, мужчин посадят в тюрьму. Такое прокси-изнасилование, поскольку суд всегда пошлет мужчину в тюрьму!

Магнус смотрит на меня выжидающе, словно ищет если не сочувствия, то хотя бы понимания.

– Вот такой у меня взгляд на вещи. Но, может быть, мне только кажется? Мне немного легче от таких мыслей, от дегуманизации женщин. Я вынужден так думать, чтобы как-то функционировать.

7. …И блестящее будущее впереди?

Я был изгоем, получал худшие оценки по всем предметам. Меня слишком мучил страх, чтобы я мог учиться, – я всегда боялся. Бросил гимназию и с тех пор не ходил в школу. Ненавижу вспоминать то время.

Инцел Адриан

Я всегда терпеть не мог физкультуру: запах пота в раздевалке, спортивную гимнастику с конем, кольца, шведскую стенку. Вынужденная интимность в раздевалке, насмешки над теми, кто неуклюж, слаб или растерян. Почти всегда я оказывался последним, кого отбирали в футбольную или бреннбольную команду[23]. А если меня выбирали предпоследним или предпредпоследним, значит, день прошел неплохо. Ведь все запоминают неудачника, который остался стоять в самом конце, а не тех, кто ушел сразу перед ним. А тот несчастный, которого считают максимально бесполезным и безнадежным, смотрит в пол, не поднимая глаз на мучителей, двух надутых заносчивых капитанов, выбирающих, кто достоин войти в их команды.

Одно событие, связанное с гимназическими уроками физкультуры, мне особенно запало в память. Слева от лестницы возле выхода во двор была комната, но я понятия не имел, что в ней происходит. Пару раз я наблюдал, как туда проскальзывал какой-нибудь парень из моего класса, обычно с виноватым выражением лица, будто бы он нарушал какой-то неписаный закон – и знал, что нарушает.

В тот раз на перемене что-то дернуло меня подойти и открыть дверь, чтобы посмотреть, что же за ней скрывается. Осторожно повернув ручку, я заглянул внутрь. В комнате царил полумрак. Несколько учеников – только парни, все мои одноклассники, – смотрели кино. Гудел проектор, а на экране шел порнофильм: мужчина и женщина занимались сексом. В эту секунду я поймал взгляд физрука, он обернулся и посмотрел на меня. Вид у него был удивленный – не смущенный или рассерженный, а лишь удивленный, словно он никак не мог понять, как же мне удалось вычислить, чем он занимается. Меня на общий просмотр не пригласили – вероятно, потому что к тому времени я вообще перестал ходить на его уроки. Вместо этого я посещал в эти часы занятия по фортепиано. Смутившись, я поспешно закрыл дверь. Интуитивно я чувствовал, что тут что-то не так. Вряд ли демонстрация порнофильмов любимым ученикам входила в круг обязанностей физрука. Но рассказать о том, что я видел, классному руководителю или директору школы мне и в голову не пришло. В моей картине мира это событие скорее еще раз подтвердило, что я – изгой, чем стало свидетельством грязного отношения физрука к женщинам.