Интриганка

…Ему нравилось, его заводило то, что она слушалась его. Сначала сомневалась вроде бы, а потом, словно пересилив себя, полностью доверялась. А потом – заводилась уже сама.

Полностью обнаженные, они, целуясь, стояли посреди мастерской, и солнце им грело кожу.

– Посмотри… – прошептал Лука и чуть повернул Зою, указал ей на узкую полоску зеркала, зажатую между оконных рам. – Чем мы хуже? Мы живые…

Там, в зеркале, отражались две совершенные фигуры – мужская и женская. Словно мрамор ожил – вот что имел в виду Лука.

Снаружи – капель. Это таяли выросшие за ночь сосульки.

Было странное ощущение замершего времени. Будто они – Зоя и Лука – выпали из него и остались одни. Других людей не существовало. Стрелки на часах замерли.

– Сюда. Вот так. Теперь вот так… – командовал Лука. Где-то далеко в сознании мелькнуло – «какое жаркое солнце…».

…Потом они лежали, обнявшись, все на том же маленьком диванчике.

– Сегодня двадцатое марта, – пробормотала Зоя. – Двадцатое марта…

– А что?

– Так, ничего. Просто. День весеннего равноденствия.

– Дни солнцеворота… – сказал Лука и обнял Зою крепче. – Слушай. «На протяженьи многих зим я помню дни солнцеворота, и каждый был неповторим, и повторялся вновь без счета. И целая их череда составилась мало-помалу – тех дней единственных, когда нам кажется, что время стало. Я помню их наперечет: зима подходит к середине, дороги мокнут, с крыш течет, и солнце греется на льдине. И любящие, как во сне, друг к другу тянутся поспешней, и на деревьях в вышине потеют от тепла скворешни. И полусонным стрелкам лень ворочаться на циферблате, и дольше века длится день, и не кончается объятье…». Пастернак.

– Красиво, – сказала Зоя. – Я не люблю стихов и не люблю, когда их читают вслух. Так, коробит почему-то… Только ты умеешь читать стихи, я поняла сейчас. Только ты.

– Удивительный комплимент… Тебя не коробит, когда я читаю стихи, – засмеялся Лука. – Спасибо!

Зоя протянула руку, погладила его по щеке. Лука перехватил ее руку, поцеловал.

– Мне так тяжело, – вдруг свела она брови. – Сейчас рисовала и забыла. Я о своем новом заказе. Ох, я даже рассказывать не буду…

– Ты о своей работе? Так смени ее! – горячо воскликнул Лука. – Ну правда, я представляю – с ума же можно сойти.

– А Полина… Послушай, я ведь так ничего и не поняла, – пожаловалась Зоя. – Почему все это произошло, почему мы поссорились, почему она стала меня ненавидеть? Серьезно – ведь даже причины не знаю, по которой мы с Полиной поссорились! Раз – и мы уж враги, и она говорит про меня гадости. Теперь Полины нет, и уже не узна́ю, что же именно произошло.

– Так резко вы поссорились?

– Не совсем. Сначала у нас с ней были мелкие ссоры по пустякам. Она говорила, что я ей завидую, что я променяла искусство на деньги, и все такое… То молчание, то недомолвки. А потом – раз, и выясняется, что она за глаза говорит обо мне гадости. Я позвонила ей по телефону, спросила, правда ли, что она обсуждает меня в «салоне» Болконской? Полина засмеялась и бросила трубку. Больше мне не перезванивала. Ну и я не стала ей надоедать. И опять до меня стали доходить слухи, как она критикует… нет, как она поносит меня за глаза… Почему? С чего вдруг Полина меня возненавидела?

– А когда начались ваши размолвки? Примерно?

– Лет пять назад. Как раз после смерти Ильи. Я думаю, что, может быть, после смерти мужа она изменилась.

– Нет. Дело не в этом, – покачал головой Лука.

– Что? Почему? А в чем?

– Ты пять лет назад начала заниматься всеми этими надгробиями. И стала очень даже неплохо зарабатывать.

– И что? Я же ей сама сколько раз в долг давала, это же ей в первую очередь удобно было…

– Зависть, Зоя, – перебил Лука. – Зависть. К деньгам и успеху.

Зоя замолчала. Потом сказала:

– Ты думаешь?

– Ничему так не завидуют люди, как чужим деньгам и чужой славе. Возможно, Полина этого и не понимала. Но она завидовала. И переносила свои чувства на тебя – что это ты ей завидуешь. В чем люди обвиняют других – тем они сами страдают, это я уже давно понял.

– Зависть, значит…

– Да. И я завидую. Тем, кто успешнее меня и имеет возможность грести деньги лопатой. Более успешным своим коллегам своим завидую. И думаю иногда – а что, если зависть и меня сожрет и я тоже превращусь в злобное чудовище?..

* * *

– Зоя. Зоя, это я, Галина Гавриловна, – прозвучал в телефонной трубке надтреснутый, едва узнаваемый голос. Зоя вздрогнула. – Сегодня поминаем Полиночку, девочку мою ненаглядную… Ты приезжай, пожалуйста.

Зоя не знала, что ответить. С одной стороны, ей было жаль Галину Гавриловну, потерявшую единственную дочь. Ну и Полину тоже, до слез… Но, с другой стороны, даже смерть Полины не могла заставить Зою забыть о том, что она чуть не погибла по вине бывшей подруги…

– Галина Гавриловна, я не хочу, – честно ответила Зоя. – Я… – она сбилась. Хотела сказать – «я простила Полину, но от поминок меня увольте» – и не смогла.

– Она же была твой лучшей подругой… Как ты можешь… – простонала женщина. – Ради меня, умоляю, приезжай.

– Хорошо, – сказала Зоя. – Приеду.