Интервью со смертью

Клонц — один из моих персонажей. Задолго до этого времени он был хозяином маленького летнего ресторанчика на окраине города. Имелся у него и тенистый сад, где воскресным вечером можно было поиграть в скат или выпить кофе. Правда, слова «сад» и «тенистый» принадлежат самому Клонцу и сильно попахивают хвастовством. Точнее было бы сказать небольшой дворик и несколько жалких липок, которые весной долго не осмеливались цвести. Не стоит, однако, ополчаться за это на Клонца. Реклама — двигатель торговли.

Клонц был высок ростом и склонен к полноте. Запах, который от него исходил, вероятно, показался бы мне неприятным, но я мог позволить себе держаться от него подальше. Почему-то от него всегда разило скисшим пивом — наверно, из-за его профессии. Я до такой степени ненавидел его голубенькие глазки с голыми веками, что просто не мог глядеть ему в лицо. Ненавидел рыжеватые волоски на его оголенных руках. А уж бицепсы у него были! Удивляться тут нечему, ведь ему приходилось ворочать пивные бочки. Нашему брату такое не по плечу.

Летом он обычно обслуживал гостей, скинув пиджак и отстегнув воротничок. Когда люди видят на хозяине ресторанчика рубашку с закатанными рукавами и подтяжки, они решают: тут нам будет уютно. Клонц, во всяком случае, именно на это рассчитывал, и расчет его чаще всего оправдывался. Он добродушно и раскатисто здоровался с посетителями, подпуская эдакие басовитые нотки, придающие голосу солидность. Его мощная, заплывшая жиром грудная клетка с легкостью издавала эти рулады. О политике он говорил только то, что в данный момент требовалось. Куда охотнее рассказывал он мужчинам сальные анекдоты, а когда подворачивался случай, шлепал девушек по заду так, что они взвизгивали. Короче, он изображал простодушного добряка и свойского парня.

Несмотря на все усилия, дела его шли плохо, он залез в долги. Причина заключалась, скорее всего, не в нем, а в самой обстановке того времени. Все неудержимо катилось под гору. Слишком многие оказались без работы. Клонц изо всех сил противился разорению. Он додумался даже разбавлять пиво… Но и это не помогло.

Под конец ему пришла в голову совсем уж свежая мысль, она-то и привела к конфликту между нами. Он надумал спасти свое дело с помощью искусства. Он решил: эти голодранцы шатаются целыми днями без дела неизвестно почему. Пускай лучше по субботам и воскресеньям развлекают посетителей забавными номерами. И клиентов прибавится, и обойдется недорого. Горячей похлебки с них за глаза хватит, еще и спасибо скажут. Клонц почувствовал себя меценатом. Правда, он этого слова не знал.

Вот тут-то и наступил момент, когда мне пришлось вмешаться, ибо я почуял опасность. Конечно, при известных обстоятельствах кое-кто из нас, не видя другого выхода, мог бы опуститься до этого, но кончилось бы все равно тем, что похлебка стала бы ему поперек горла и все нутро вывернулось наизнанку.

Чтобы предотвратить такой оборот дела, я быстренько женил Клонца на госпоже Хабекост. Как-никак он был моим персонажем, и я мог делать с ним, что хотел. Госпожа Хабекост помогала ему вести хозяйство в ресторанчике. Она прибирала, готовила, а случалось, еще и обслуживала туалет. При этом, в отличие от своего хозяина, скопила порядочно деньжат. Клонц уже успел призанять и у нее, а вернуть долг не мог и оказался припертым к стенке. Должен признаться, что госпожа Хабекост не внушала мне ни малейшей симпатии. Я всегда ее избегал, да и сейчас постарался бы уклониться от встречи. Этим я вовсе не хочу сказать о ней что-то плохое. Просто она шла к своей цели чересчур уж напористо и бесцеремонно. А мне такие черты не по душе.

Лучшей пары для Клонца и не придумаешь. Я всерьез вообразил, что нашел выход из тупика и для него, и для себя. Уж она-то сумеет взять его в руки, и мне не придется больше ломать над ним голову. Перед женой бесполезно разыгрывать из себя простодушного добряка. Она быстро смекнет, что все это одна шелуха.

Я решил, что таким манером разделался с Клонцем, освободив от него и себя, и мир, и перестал о нем думать. Потом все полетело к чертям и мои герои тоже. Разве могло мне прийти в голову, что именно Клонц выплывет? Счастье еще, что я не предвидел этого заранее. А то бы предпочел сгинуть вместе со всем остальным.

Иногда мне кажется, что я говорю совсем не то, что хотел сказать. Но я и сам не знаю, что же на самом деле подлинно: то, что говорю, или то, что хотел сказать. Вероятно, между замыслом и воплощением зияет глубокая пропасть. И вряд ли существует надежный мост, соединяющий оба края. Приходится рывком перепрыгивать через нее.

И если я говорю, например, исходя только из замысла, то мой голос, выражающий его, не возвращается ли ко мне, как бесплодное эхо? Или же воплощение вбирает в себя звук и тот, кто приложит ухо, может его услышать? Достигает ли другого края пропасти свет, излучаемый замыслом, окрашивая и изменяя его так, что он становится явным и для других людей?