Интернат

Хотя его жизнь казалась теперь ему страшнее любого экшна или Дьябло, где надо победить сатану, чтобы заступить на его место…

Открылась дверь учебки, и, обернувшись, Денис увидел Вовку Дракина и Надю Ляшко.

– Привет, – сказали все трое разом и слабо улыбнулись.

Денис встряхнулся.

– Садитесь. Ничего на пороге париться, – пригласил он.

– Нечего, да нечего, а чё делать-то? – кисло вздохнул Вовка, усаживаясь за стол.

– Давайте анекдотики травить, – предложил Денис и тут же понял, что забыл напрочь все анекдоты.

– Не, – отмахнулся Вовка Дракин, – лучше давайте страшные истории.

Надя задумчиво постучала пальцами по столу.

– Не хочу страшные истории, – отказалась она.

– Почему? – спросил Вовка.

– Потому что они страшные. А мне этого и в жизни по горло.

– Да ладно!.. На романтические истории потянуло? Любовь припёрлась вновь, из сердца хлещет кровь? Цветёт в саду жасмин, а принц совсем один? – пренебрежительно проворковал Вовка Дракин.

Надя поморщилась.

– Да иди ты со своими приколами! Надоело. Вообще всё надоело. Иногда – по самое нехочу!.. А ведь есть где-то и нормальные детдома и интернаты. Вы читали про деревни SOS?

– Чего-чего? – переспросил Денис. – Какие деревни?

– SOS. Чего, морского термина не знаешь? – подковырнула Надя. – А спроси чего из твоих видеоигр – сразу лекцию прочитаешь, а? SOS – это значит «спасите наши души».

– Да без тебя знаю, что такое SOS, – отбился Денис. – Просто название странное – деревня SOS. Они там хуже нас, похоже, живут.

– И вовсе не хуже, а лучше, – возразила Надя. – Дети разделены на семьи, у них есть большой дом-коттедж и мама. Представляете? И она - не надзирательница, не надсмотрщица, а, действительно, мама, которая любит, балует, заботится, лечит, воспитывает.

Денис и Вовка слушали её недоверчиво.

– Завираешь, как Пиноккио, – выразил общую точку зрения Вовка.

– Вот и не завираю! Я сама видела! И подружилась там с ребятами из одной такой семьи! – вскинулась Надя. – Они нормальные! И лучше многих, между прочим! Если уж меня ювеналка от родителей забрала, я б тогда лучше там жила. Там, как дома. И в школу обычную городскую ходишь….

– Размечталась, – фыркнул Вовка, помолчал и вдруг признался: – А я хотел с жизнью покончить.

– Зачем? – спросила Надя, округлив глаза.

– Чтоб в этом аду не мучиться.

Надя скептически пожала плечами и веско возразила:

– Не обольщайся. Помрёшь – в худший ад попадёшь, без всякого облегчения и остановки.

Вовка покивал.

– Знаю теперь. Мне Серафим рассказал. Если б не он… честное слово….

Он оборвал фразу и подошёл к зарешеченному окну. Стоял, разглядывал редких прохожих вдали за забором интерната. Встрепенулся, приблизил лицо к стеклу.

– Тётка знакомая… у забора стоит….

Денис зевнул.

– Стоит и стоит. Отдыхает, наверное.

– Ничё не отдыхает…. На интернат смотрит…. Слушай,  Enter, да это ж твоя мамка!

Душа Дениса ухнула куда-то вниз, в пропасть. Ноги ослабели, пальцы задрожали.

– Мама…, – пролепетал он и рванул к окну.

На свободном от зоны интерната пространстве стояла женщина в чёрной куртке, серой шапке, длинной чёрной юбке и в сапогах на низкой подошве. Она чуть ли не прижалась к сетке забора, выглядывая в слепых окнах лицо сына.

– Мама, – прошептал Денис, вмиг её узнав.

Он схватился за оконную раму и принялся её трясти, крича во всё горло:

– Ма-а-маа!!!  Ма-амочка-аа!!! Ма-ам!!!

Вовка испуганно пытался схватить его за руки.

– Обалдел?! – прорычал он. – Если стекло выпадет тебе, знаешь, что будет?! Остынь!!

Материнским чутьём Зинаида Аркадьевна поняла, за каким именно квадратом стекла, затянутого решёткой, бьётся в истерике её единственный сын. Она вцепилась голыми пальцами в металлические звенья сетки, натянутой между бетонными столбами, затрясла её, завопила во весь голос, не обращая внимания на случайных прохожих:

– Деня-а!!! Сыно-оче-ек! Дени-исушка-а! Родной! Я тебя вызволю отсюда, сыно-очек!

Она трясла сетку, она будто растерзать  её хотела. А из интерната к ней пытался вырваться Денис. Он пулей вылетел из учебки, промчался по коридору, спустился на первый этаж и, в чём был, выскочил на улицу, миновав охранника Якова, будто его и не существовало вовсе.

Яков ринулся за ним, поёжился на морозе, вернулся за курткой и шапкой, позвонил Пугинскому, доложил, что воспитанник Лабутин пытается сбежать за интерната и с чувством выполненного долга присел на свой стул, ожидая подкрепления.

А Денис домчался до мамы и, накрыв её ледяные пальцы своими, прижался к сетке всем лицом.

– Мама, мамочка, ты меня прости! Прости, пожалуйста!!! Я такой дурак! Я вообще пень! Мам, я никогда! Я никогда тебя не подведу! Я тебя люблю! Я за тебя горой! Мамочка! Не могу тут больше! Тут бьют, в карцер сажают, тут убивают, мам! Спаси меня отсюда! Я хочу домой! Забери меня! Я даже компьютер выброшу! Я всё-всё буду по дому делать, и учиться хорошо! Мам, я горы сверну, только спаси меня отсюда! Мне так плохо!

Он плавал навзрыд. Слёзы мёрзли на щеках. А Зинаида всё повторяла охриплым голосом, выдавливаемым из сжимающегося горла: