Интернат

– Ключа у меня нет. Пойду на бой. Держитесь, я скоро. Не найду ключа – взломаю и выпущу. Смотрите за Серафимом. «Скорую» сейчас вызову.

Надежда на освобождение вызвала у узников единый вздох облегчения. Как, однако, приятно, когда о тебе заботятся…

Они вновь уселись на грязный пол и пустились в пустой трёп, лишь бы не мучиться от неприятных воспоминаний и не менее противных ожиданий.

Вскоре появился Галайда.

– Эй, ребята! – крикнул он через дверь. – Сейчас вас откроют! «Скорая» едет!

– Милиция тоже? – уточнил Сашка Лапа.

– И милиция, и из управления образования, и из органов опеки, и областной омбудсмен… Феликс Иванович, взяли ключ?.. Да, спасибо.

– Тьфу, пропасть! Такой скандал уже не замять, – раздался недовольное ворчание Хмелюка. – Зачем ты в ментовку позвонил, Натаныч? Мы уже звонили.

– Так вы звонили о детском хулиганстве, – наивно объяснил Галайда, – а я о взрослом сообщал. Разные ж обстоятельства.

– Ну-ну. Дождёшься ты, Натаныч, беды. Кто тебя от неё спасать будет?

– Да ты открывай, Феликс, открывай, – отвечал Галайда. – Какое тебе, право, дело, кто меня из беды выручать будет? А хоть бы никто. Ты же спасать всё одно не побежишь.

– Не побегу, – согласился Хмелюк и вставил в замочную скважину ключ. – Эй, мелкота! Как выпущу, сразу в спальню бегите. Ослушается кто – а хоть бы и все, – к Фуфайкину отведу!

– А обед? – воззвал Сашка Рогачёв.

– Какой тебе обед, олух? – засмеялся Хмелюк. – Ты своё отобедал, когда на Мухаметшина попёр. Он в дикой ярости и расписывает для каждого из вас цельный веер наказаний! Усекли, голубчики?

Гарюха обвёл товарищей сумрачным взглядом, остановился на лежащем Серафиме.

– Идите в спальню, – проговорил Серафим, словно почувствовав его внимание. – Всё лучше, чем здесь сидеть.

– А ты? – подался к нему Денис.

– А я чего? Полежу, вот чего. Никому не помешаю, а потом тоже пойду.

Ключ, наконец, скрежетнул, замок щёлкнул, освободил дверь от запора. Мальчики подтянулись к выходу. Хмурый Хмелюк и встревоженный Галайда встретили их одним возгласом:

– Выходите скорее!

Хмелюк повёл «декабристов» наверх, а Галайда поспешил к Серафиму. Потрогал лоб. Покачал озабоченно головой.

– Вот дела…

Крякнув, поднял мальчика на руки. Серафим запротестовал слабым голосом:

– Михал Натаныч, я сам, вы что? Надорвётесь же…

Он слез с рук старика и неверными шагами поплёлся к лестнице. Взобраться на ступеньки он один всё же не смог, и кладовщик осторожно ему помог.

– Ничего, Серафимушка, ничего, голубчик, – повторял ласково Михаил Натанович.

Сердце его рвалось от жалости и гнева.

– Ты потерпи маленько, «скорая» сейчас приедет, тебя в больницу отвезут, и врачи тебе помогут. Ты выздоровеешь и послужишь ещё Богу, помяни моё слово! Я тебе верно говорю. Ты только потерпи капельку, терпенье ты моё божеское…

Так они добрели до проходной и там сели на скамеечке для посетителей. Серафим прикорнул к Галайде и устало закрыл глаза

Издали до них и до охранника донёсся вой сирены. Галайда велел охраннику:

– Открывай ворота! Врачи приехали.

Охранник Яков нахмурился:

– Не имею права открывать. Приказа сверху не имею.

Галайда возмутился:

– Что значит – не имею? При чём тут приказ? Ты мне перестань царя тут крутить, отпирай, говорю!

– Не имею права посторонних пускать, – стоял на своём охранник.

– Какие там посторонние?! – вскипел Галайда. – Не видишь, что ли: мальчик болен!

– Все больны, и чё? – упёрся Яков.

– Знаешь, что, чудо ты гороховое, – с силой проговорил кладовщик. – Если хочешь, чтоб на твоей совести была загубленная жизнь, смерть невинного ребёнка – давай валяй в том же духе. Только я тебе вместе с ним являться буду и душу твою тормошить, раскаяньем мучить!

Охранник позеленел:

– Хватит пугать, Михаил Натаныч. Я бы и рад, но строжайший же приказ! А работу сейчас найти – это вообще… Вот выпустить – это на здоровье.

– Для Дубичева же пропускали! – напомнил Галайда, но охранник помотал головой:

– Это сама Крисевич приказала, не придерёшься.

– А совесть твоя потом к тебе не придерётся? – поинтересовался Галайда. – Или совесть ничто, деньги – всё?

Охранник думал недолго. Широко раскрыл глаза:

– Натаныч… Ну, а сам-то ты чего предпочтёшь – совесть или жизнь? Работы не будет, ты как себя прокормишь? И семью? На помойке станешь лоб расшибать, чтоб хоть чуть-чуть дольше на земле оставаться?

– Это как Бог даст, – ответил Галайда. – Он знает, когда и как мне лучше умереть. Главное – не предавать его.

– А кто предаёт? Чем? Тем, что мальчонку твоего не пускаю? Не смеши. Даже где-то в Библии твоей сказано, что надо подчиняться начальству!

– Если это подчинение не ведёт душу твою к гибели, – уточнил Галайда. – Не то и вором станешь, и убийцей, и сектантом каким. Чувствовать надо, понимаешь, Яша, где послушание начальству во спасение, а где – в пагубу. Ну, пустишь?

– … Нет.

И охранник с непроницаемым лицом уткнулся в какие-то документы, лежавшие перед ним.

Галайда набрал в грудь воздуха, выпустил его, понимая, что спорить теперь бесполезно, и просто напролом пошёл мимо стойки охранника, неся на себе часто дышащего Серафима.